тебя, Мэри, такая судьба вряд ли ждет. Тебе ведь могут сделать предложение.
– А ты от кого-нибудь слышала о подобном намерении?
– Ну что ты! Но джентльмен, который видит тебя чуть ли не каждый день, наверное, может в тебя влюбиться.
Мэри слегка переменилась в лице – главным образом из-за твердой решимости в лице не меняться.
– А от этого всегда влюбляются? – спросила она небрежно. – По-моему, это лучший способ невзлюбить друг друга.
– Нет, если это интересные и приятные люди. А я слышала, что мистер Лидгейт как раз такой человек.
– Ах, мистер Лидгейт! – произнесла Мэри с полным равнодушием. – Тебе что-то хочется про него разузнать, – добавила она, не собираясь отвечать обиняками на обиняки Розамонды.
– Только нравится ли он тебе.
– Об этом и речи нет. Чтобы мне понравиться, надо быть хоть немного любезным. Я не слишком великодушна и не питаю особой симпатии к людям, которые говорят со мной так, словно не видят меня.
– Он такой гордый? – спросила Розамонда с явным удовлетворением. – Ты знаешь, он из очень хорошей семьи.
– Нет, на эту причину он не ссылался.
– Мэри! Какая ты странная! Но как он выглядит? Опиши мне его.
– Что можно описать словами? Если хочешь, я перечислю его отличительные черты: широкие брови, темные глаза, прямой нос, густые темные волосы, большие белые руки и… что же еще?.. Ах да! Восхитительный носовой платок из тончайшего полотна. Но ты сама его увидишь. Ты же знаешь, что он приезжает примерно в этом часу.
Розамонда чуть-чуть покраснела и задумчиво произнесла:
– А мне нравятся гордые манеры. Терпеть не могу молодых людей, которые трещат как сороки.
– Я ведь не говорила, что мистер Лидгейт держится гордо, но, как постоянно повторяла наша мадемуазель, il у en a pour tous les goûts[9]. И если кому-нибудь подобный род самодовольства может прийтись по вкусу, так это тебе, Рози.
– Гордость – это не самодовольство. Вот Фред, он правда самодовольный.
– Если бы о нем никто ничего хуже сказать не мог! Ему надо бы последить за собой. Миссис Уол говорила дяде, что Фред страдает легкомыслием. – Мэри поддалась внезапному порыву: подумав, она, конечно, промолчала бы. Но слово «легкомыслие» внушало ей смутную тревогу, и она надеялась, что ответ Розамонды ее успокоит. Однако о том, в чем миссис Уол прямо его обвинила, она упоминать не стала.
– О, Фред просто ужасен! – сказала Розамонда, которая, конечно, не употребила бы такого слова, разговаривай она с кем-нибудь другим, кроме Мэри.
– Как так – ужасен?
– Он ничего не делает, постоянно сердит папу и говорит, что не хочет быть священником.
– По-моему, Фред совершенно прав.
– Как ты можешь говорить, что он прав, Мэри? Где твое уважение к религии?
– Он не подходит для такого рода деятельности.
– Но он должен был бы для нее подходить!
– Значит, он не таков, каким должен был бы быть. Мне известны и другие люди точно в таком же положении.
– И