надежды удовлетворить свою месть? Признаюсь, у меня было предчувствие, мне казалось, что сержант Мак-Нейль посвящен в тайну своего господина.
Первые часы нашего путешествия мы провели в гостиной парового дома. Дверь и оба окна на веранду были открыты, и благодаря колыханию «пунки» температура была сносная.
Регулятор Сторра заставлял железного великана идти умеренным шагом, согласно желанию путешественников как следует осмотреть проезжаемую страну.
При выезде из калькуттского предместья нас провожала небольшая толпа европейцев, любовавшихся нашим экипажем, и множество индусов, глядевших на поезд со смесью удивления и страха. Мало-помалу толпа редела, но это не избавило от беспрерывных возгласов: «Уахс! Уахс!» – которыми приветствовали нас все встречаемые по дороге путники.
Понятно, эти местные восклицания относились не столько к нашим колесницам, сколько к тащившему их гигантскому слону.
В десять часов в столовой был сервирован завтрак, приготовленный Паразаром, и мы принялись за него. Тряска была гораздо меньше, чем в железнодорожном салоне первого класса.
Дорога шла по левому берегу самого живописного из рукавов Ганга – Хугли, ниже разветвляющегося на бесчисленную сеть рукавов Сундербундской дельты. Вся почва этой местности состоит из наносов.
– Все, что вы видите перед собой в настоящую минуту, милый Моклер, – сказал мне Банкс, – отвоевано священной рукой у не менее священного Бенгальского залива. Это работа времени. Здесь, быть может, не найдется ни одной песчинки, которая не была бы принесена сюда водой Ганга с подножия Гималаев, легко может быть, что река грабила гору песчинка за песчинкой для напластания почвы этой провинции, где затем она проложила себе дорогу.
– Которую так часто покидает для новой! – заметил капитан Год. – Этот Ганг положительно повеса! Например, люди выстроят на его берегу город, а через несколько веков – смотришь, город очутился в равнине, гавани его на суше, река переменила и русло, и направление, и устья! Такая история случилась уже с двумя злополучными городами: Раймагалом и Таулом, некогда стоявшими на берегу коварной реки; теперь же они томятся жаждой среди пересохших плантаций риса.
– Может быть, такая же участь ждет и Калькутту? – спросил я.
– Почем знать!
– Ну а нас забыли? – возразил Банкс. – Все дело в плотинах! Если понадобится, инженеры сумеют совладать с буйством Ганга! Наденем на него смирительную рубашку, если уж пойдет на то!
– На наше счастье, милый Банкс, заметил я, – индусы не слышат ваших непочтительных речей о священном Ганге! Они ни за что не простили бы вам их.
– Действительно, Ганг, по их понятиям, сын неба, если не сам Бог, и все, что он ни делает, они считают прекрасным.
– Даже лихорадки, холеру и чуму, которые хронически поддерживаются рекой! – воскликнул капитан Год. Правда, тиграм и крокодилам, кишащим в Сундербундской дельте, живется от этого не хуже. Напротив, можно было бы подумать,