стихотворения именно «хрен» оказался более приемлемым эвфемизмом.
На Ментулу
Ментула жаждет, накопивши сил,
Подняться на вершину Геликона,
Но Музы острием разящих вил
Его швырнули, вниз башкой, со склона…
Примечание к стиху: Катулл часто высмеивал в стихах Квинта Метелла Целера, сенатора, происходившего из знатного римского рода и избранного в 60 году консулом. По приезде в Рим Катулл очутился в его свите. Это, конечно, не было чистой случайностью. Совсем недавно, в 62 61 годах, Метелл занимал должность наместника Предальпийской Галлии, и для Катулла как выходца из этой провинции было естественно искать у него покровительства в Риме. Хотя не менее, а может быть, даже и более естественно было бы попытать счастья в свите отцовского товарища, который добился консульства на следующий, 59 год. Но Катулл почему то этого делать не стал. Мало того, он принялся поносить Цезаря с неудержимым, кривляющимся ехидством в стихах столь же отточенных, сколь и непристойных. Без всякой объяснимой причины – комментаторы только разводят руками – он поначалу вдруг сделал персонажем своих глумливых инвектив цезарианского офицера по имени Мамурра, по должности praefectus fabrum (начальник саперного отряда). Катулл пожаловал ему в стихах другую «должность» – mentula, – выражение столь впечатляющее, что точный его перевод на русский заставил бы переводчиков слишком резко выходить за рамки академического приличия или вносить сумятицу в звучные строки, вставляя то там, то сям беззвучный осколок – «х…”, и поэтому его принято переводить всевозможными эвфемизмами – от «хлыща» до «хрена» или оставлять без перевода в русской транскрипции. Упиваясь собственным неистовством, Катулл поносил все и вся, что было связано с этим Мамуррой ментулой родом из города Формий, – его блуд, его стишки, его богатства, нажитые на должности не блистательной, но вполне воровской (саперный отряд занимался строительными работами и доставкой провизии), его подружку Амеану, ту самую, за которой последовало в бессмертие выражение «puella defututa», – раздолбанная девка.
К самому себе
Коль радость есть творящему добро, —
В своей же радости себя увидеть чистым,
Как сохранить тогда себя и божество
Не умолять всех в дураках оставить быстро…
Но много ль радости в свершениях благих
Ты познал, Катулл, в любви их бесполезной,
Ты добрым словом просветлявший миг,
Мог быть с людьми, как и они, любезным…
Душе не признающей благодарности
Ты тщетно раскрывал всего себя,
Но даже за такую долю малости
К чему печалиться, – все тает без следа…
Нет прочности в душе и нет возврата
Оттуда, где назад дороги нет,
Против богов несчастьем сущность вся объята,
И от любви длиною в жизнь плыть в мертвый свет, —
Как тяжко, – но ты должен уложиться,
Спасенье в том, чтобы управиться с собой,
О, Боги, Боги, где же ваши лица,
Я поступать так принужден