решили осуществить свою мечту о богатстве и присоединении к правящему классу. Они стали сажать деревья, прокладывать через пустоши дороги и возводить странные строения с башенками и арками. Разумеется, все это было глупо – к моменту моего рождения эти строения заросли мхом. Прежние, более энергичные и здравомыслящие поколения Халнов действовали иначе – они разводили овец, которые паслись на обширных, покрытых сочной травой пространствах, лишь кое-где ограниченных каменными стенами. Однако XX век оказался к Халнам весьма жестоким. Их поместье пришло в упадок. Впрочем, мальчику, родители которого были постоянно заняты своими повседневными заботами, там было настоящее раздолье. Любопытно, однако, что, снова проживая свои детские годы, я был весьма осторожен и, исследуя окрестности, уже не лазал по скалам так беззаботно, как в своем первом детстве. Видимо, в моем мозгу подобные приключения уже были так или иначе связаны с опасностью, которой я, умудренный прежним опытом, старался избегать.
Покончив с собой в своей второй жизни, в третьей я решил найти ответы на кое-какие накопившиеся у меня вопросы. Полагаю, следует радоваться тому, что память по мере взросления возвращается к нам постепенно. Вероятно, по этой причине, когда в моем мозгу всплыли воспоминания о прыжке из окна, я воспринял их без всякого удивления и вполне хладнокровно. Я просто пришел к выводу, что, совершив самоубийство, не достиг ровным счетом ничего.
Мою первую жизнь, которая оказалась совершенно бесцельной, тем не менее можно считать в чем-то счастливой – если исходить из того, что незнание своей судьбы есть благо. Но мою новую жизнь я уже не мог прожить так же. Дело было не только в том, что мне заранее были известны события, которые должны были произойти. Скорее, проблема состояла в том, что я уже по-другому воспринимал окружающую меня действительность. Я видел ложь там, где раньше, в моей первой жизни, никак не мог ее заподозрить. Я понял, что мои приемные родители полюбили меня – мать гораздо раньше, чем отец. Понял я и другое – то, что для Патрика Огаста по-настоящему родным я стал только после того, как Харриет умерла.
Существует медицинское объяснение этого странного явления, но моя приемная мать никогда не умирала в один и тот же день. При этом причина ее смерти – если только в дело не вмешивались какие-то радикальные внешние факторы – всегда оставалась одной и той же. Когда мой возраст приближался к шести годам, она начинала кашлять. К моему седьмому дню рождения у нее открывалось кровохарканье. Приемные родители не могли оплатить услуги врача, но тетя Александра в конце концов наскребала нужную сумму, позволявшую моей приемной матери посетить больницу в Ньюкасле. Там ей диагностировали рак легких (как я понимаю, речь всякий раз шла об изначально появившихся в левом легком немелкоклеточных карциномах – заболевании, с которым через сорок лет медицина научится бороться, но которое в то время было неизлечимым). Больной прописывали настойку опия, и вскоре – в 1927 году – она умирала. После ее смерти мой приемный