моем камер-юнкерстве не говорил, а я не благодарил его».
Тут стоит сказать, что в подобных случаях было принято благодарить и кланяться. Поэт решил промолчать, что в свете могло расцениваться как неподобающая дерзость.
А сам мундир был красив. Камер-юнкер Его Величества Государя Императора носил мундир темно-зеленого цвета с красными обшлагами и красным же воротником. Золотое шитье, кисти, свисающие по бокам, и специальные пуговицы придавали новому мундиру роскошный, вид. Ноги – в суконных белых панталонах, под коленями собранных, а ниже – белые чулки и черные лакированные башмаки.
По специальному указу царя «Описание формы одежды чинам гражданского ведомства и правила ношения сей формы» камер-юнкеры, не состоящие в чине и должности 5-го класса, «золотого галуна на фуражке не имеют, но императорская корона им присвояется; корона вышивается, отступя на 1/3 вершка от околыша, над кокардою». Если добавить эту шляпу с золотой короной и белым плюмажем, то как раз и получится камер-юнкер Александр Пушкин во всем блеске придворного дресс-кода.
Жаль, что нет прижизненных портретов поэта в полной парадной форме. О картине художника Н. Ульянова «А. С. Пушкин и И. Н. Пушкина на придворном балу перед зеркалом» нет смысла говорить: шляпы мы там не увидим. А без головного убора – какой же мундир?!
Надевать новый мундир Пушкину очень не хотелось. В письме от 12 января 1834 года мать Пушкина Надежда Осиповна пишет дочери Ольге: «Знаешь ты, что Александр – камер-юнкер, к большому удовольствию Натали. Она будет представлена ко двору, вот она и на всех балах. Александр весьма озабочен, этот год ему хотелось поберечь средства и уехать в деревню».
Камер-юнкерский мундир обязывает поэта являться чуть ли не на все официальные приемы и церемонии. Пушкин пишет жене в мае того же года: «Плюнуть на Петербург, да подать в отставку, да удрать в Болдино, да зажить барином». Однако жена его об этом и не помышляет. Не для того она цветет розовым кустом, чтобы заточить себя в глуши.
Красивый мундир камер-юнкера с каждым месяцем становится все более тесным и неудобным для поэта. То и дело Пушкин старается увильнуть от мероприятий, где он должен непременно быть в мундире. Вот широко и пышно празднуется совершеннолетие и присяга наследника, будущего императора Александра II. Следует запись поэта в дневнике: «Нынче Великий князь присягал, я не был на церемонии, потому что рапортуюсь больным». Не явился поэт и на блистательный бал в доме Нарышкина, данный по этому поводу.
В марте 1834 года был большой бал у жены австрийского посланника Дарьи Федоровны Фикельмон. Пушкин решил не идти и на этот бал, несмотря на приглашение, ибо все мужчины должны были явиться в мундирах. В ноябре этого же года Пушкин выехал из Петербурга за пять дней до открытия Александровской колонны, «чтоб не присутствовать при церемонии вместе с камер-юнкерами».
Мундир стал и причиной дополнительных расходов на экипажи и выезды, на новые модные платья для Натали. Расходы семьи давным-давно превысили доходы поэта. Он метался в поисках денег, но гонорары давались огромным трудом. Плохое настроение не способствовало творчеству. К тому же начатое Пушкиным издание журнала «Современник» не принесло ожидаемой прибыли. На последнем собственном автопортрете сбоку – столбец цифр: денежные подсчеты не давали ему покоя. Пушкин вынужден был признаться шефу жандармов Бенкендорфу, что совершенно не умеет писать ради денег, и одна только мысль об этом приводит его в отчаянье…
Финансово ему помогли тогда друзья – супруги Вяземские и Александра Осиповна Россет-Смирнова. Полное камер-юнкерское обмундирование, включая шляпу с плюмажем, они преподнесли Пушкину в дар. До роковой дуэли оставалось ровно 500 дней…
После гибели поэта Наталья Николаевна отдаст Вяземским простреленный сюртук мужа и белую перчатку – вторую перчатку положат в гроб. Так положено для дуэлянтов. Во время похорон поэта камер-юнкерская шляпа лежала на крышке гроба. А после осталась на память у его слуги Никиты Козлова. Потом, сменив несколько владельцев, она обнаружилась в шкафу полуразграбленного после Октябрьской революции имения помещицы Софьи Салтыковой, бывшей баронессы.
В конце 1936 года, к 100-летию со дня гибели А. С. Пушкина, вождь всех времен и народов Сталин приказал собрать в одном месте реликвии, оставшиеся от поэта. Бросились искать всё, что уцелело, в том числе камер-юнкерскую шляпу. И, что самое интересное, – её нашли. Она обнаружилась в глухой деревне. Придворную шляпу поэта, уже без плюмажных перьев и золотой короны, донашивал местный пастух…
Софья Салтыкова
Сейчас даже сложно себе представить, что во времена Пушкина мужчин в России было вдвое больше, чем женщин. И войны шли частые, поубивало много блестящих дворян-офицеров, а все равно девицы не беспокоились за свое будущее. Оно для великосветских невест было одинаковым: в 16–18 лет с помощью маменьки-папеньки «составить хорошую партию», и пусть муж намного старше, зато богат. Дети пойдут – это тоже понятно. Зато замужней даме предоставляется адюльтерная свобода, можно влюбляться, свет на такие вещи смотрит спокойно, если всё в рамках приличия, без семейных скандалов.
В душе каждой молодой