не дергался, сказали.
– Ну, вот видишь, и я о том же. Будешь правды добиваться – только голову расшибешь. Почему бы не жить, как все люди, хотя бы после того, что произошло! Нормально жить, завести ребенка…
Она утерла слезу, схватила полотенце и стала с остервенением тереть руки, словно они были в мазуте и обычному мытью не поддавались.
– Послушай, Вика, ты же знаешь…
– Знаю, знаю, никто ни в чем не виноват. Просто бог не дает, и все тут…
Она швырнула полотенце на тумбочку, с вымученной улыбкой подошла к Котилю, сидевшему на табурете за обеденным столом, взъерошила ему волосы и прижала голову к груди. Забудь, все забудь, говорил весь её вид, нежные руки, мягкая грудь. Ничего не было, ни избиений, ни экологических катастроф, ни отравления людей. Мир катится в одному Богу известном направлении, катится со скрежетом, скрипом, треском, неуклюже, но мощно, с огромной, накопленной столетиями инерцией. И не стоит пытаться остановить его, иначе он раздавит тебя, как букашку, и никто этого не заметит. Живи как все, тихо и спокойно, подстраиваясь под это неуклюжее, но грандиозное движение, не высовывайся, пригибайся. Полезно даже вообще забыть, что ты человек, существо, наделённое разумом, чувствами. Стань животным, чтобы выжить, просто маленьким зверьком, который не протестует, виляет, лавирует среди жизненных бурунов и скал. Постарайся быть там, где не штормит, где равнодушно, тупо выполняя приказ, не придавят к земле сапогом.
Через пару недель, вечером, когда на дворе моросил мелкий дождик, и листва на деревьях едва заметно трепетала, принимая живительную влагу, Вика, вопросительно и с едва сдерживаемым восторгом глядя ему в глаза, сказала, что беременна. Он целовал ее в лоб, говорил, чтоб берегла себя, не поднимала ничего тяжелого. На душе у него царила неразбериха, тоска опустилась на сердце и давила, не впуская ни йоты радости. Такой долгожданный ребенок, а теперь он может стать помехой в жизни, перспективы которой покрылись туманом.
– Ты плохо выглядишь, – не в первый раз говорила она, – у тебя какой-то серый цвет лица, что с тобой? Ты еще не выздоровел?
Он шел в ванную, закрывал за собой двери, глядел в зеркало и убеждался, что лицо его и правда посерело. И не только лицо, но и кожа рук, ног приобрела какой-то угрожающе – сероватый оттенок, а рыжие волосы побледнели, словно подёрнулись некоей коростой, болячкой, неизвестной науке. Всё это не проходило, а, казалось, наоборот усугублялось.
На следующий день он брел из магазина, сжимая в руке пакет с хлебом и кефиром. Возле почты, где надо было поворачивать к своему дому, он снова почувствовал удушье, еще более сильное, чем раньше. Неподалеку на обочине стоял «Ниссан»; двигатель тихо работал, из выхлопной трубы вился едва заметный дымок. Сам не зная, что делает, повинуясь довлеющему внутреннему чувству, он подошел к машине со стороны багажника и стал делать глубокие вдохи. Ему стало легче. Не замечая ничего и никого вокруг, как алкоголик, почуявший запах спирта, он присел над выхлопной трубой и вдохнул.