лучше, если Копенгаген и Восемь Проулков продолжат биться, а не мириться. «Надо сделать так, чтобы они спалились в борьбе за мир» – так я говорю. Но к этой поре дом в Майами достраивается, а человек вроде Питера Нэссера начинает прогибаться под своим собственным весом.
Гребаный Ревун. Но он хоть больше не шлет писем тому чертиле в тюряге. Кому именно, он не говорит, но я все равно дознаюсь. И когда я это сделаю…
Появляется Ревун:
– Вот это был отвал башки! Отпад! Высунув кончину, мчится мужичина. Йяу!
– Тебе дать тряпку обтереться?
– Не надо, брат, все само отпарится, – говорит он, с прищуркой протирая свои треснутые очки.
– Испарится.
– Чего?
– А как та девонька до дома доберется?
– У нее что, ноги отнялись?
– Ну ты ходок, Ревун. Всем донам дон.
– Нет, солнце, это как раз про тебя. Ты у нас такой дон, что тебе впору зваться Писейдон.
– По́сейдон, чтоб тебя.
– А я как сказал? Слушай, а чего ты не спишь? Я думал, ты десятый сон видишь, а ты тут ворчишь, как бабка.
– Да уж и смысла нет спать. Всё думки в голову лезут, так что не до сна.
– Дурью ты маешься, вот что. Будешь в голову брать – станешь скоро как наш старик, мимо которого мы сейчас проехали, а он нас и не заметил за своим сидением на веранде как сурок.
– Знаешь, почему мне не спится? Что-то во мне реально против этих пацанов.
– Эти пацаны умеют целиться и спускать курок. Хватит тебе жалиться, как мамка.
– Я тебе уже говорил: мне не нравится работать с таким числом людей, которым я не доверяю.
– Ты же их подрядил.
– Нет. Я их подрядил и ждал, чтобы ты сказал свое «да» или «нет». А ты набрал одних щеглов. Я тебе говорю: еще не поздно подогнать «Тек-9»[86], телеграфировать в Нью-Йорк Китаёзу.
– Да ну.
– Позвать Бычару, Тони Паваротти, Джонни…
– Да ну брось! Несешь, блин, бредятину, как идиот. На них же управы нет. Дай им шанс, так половина их в нужный момент разбежится, а другая еще и попытается тебя грохнуть. И это я слышу от главного думальщика Копенгагена? Еще раз говорю: с ними нет сладу. Ты вот не сидел, а как управлять людьми, так и не научился. Нам нужна пацанва, которая, когда я ей укажу идти налево, пойдет налево, а укажу направо – пойдет направо. Пацаны будут это делать, а мужики слишком долго будут мозговать, вот прямо как ты сейчас. Учти, все делается так: берешь щегла, обтесываешь, натаскиваешь, садишь на ноздрю да на иголочку, пока единственное-разъединственное, чего ему от тебя надо, – это чтобы ты говорил ему, что делать.
– Ты этому тоже в тюрьме научился? Думаешь, я не въезжаю, о каких таких щеглах ты говоришь? Да таких можно использовать всего на раз, ты понимаешь? Один раз – и всё, они конченые.
– А кто думает пользовать их дважды? А? Кого ты думаешь пользовать второй раз – Бам-Бама, что ли?
– Пацанву, бомбоклот, я не беру.
– Да пускай