меня перевели вскорости в другую булочную, и никого из «господ неврастеников» больше не видела.
– Почему не эвакуировалась? – вопрос был обычным в Ленинграде тех дней.
– Все равно, куда ни поедешь, война. Отец уже убит. Мама поехала на лето домой, в деревню под Лугой, теперь там немцы. Мы с сестренкой остались одни в квартире. Пойдем к нам?
Он не успел ей ответить – завыла тревога, пятая или шестая за день. На этот раз – запоздалая тревога: в небе гудели надсадно моторы. На этот раз – роковая тревога.
В ясном вечернем небе, будто густой толпой, но если всмотреться – стройными эшелонами, прямым курсом шло несколько сот черных самолетов – медленно, бесстрашно, не обращая внимания на трескотню зениток. Загорелся один, пошел на спуск другой, почему-то отстал третий самолет. Но остальные, не нарушая строя, идут, идут. Вот уже первый косяк бросает зловещую тень – пока еще не бомбы – на крыши центра города. Идут дальше. Под ними, подожженные бортовым огнем, пылают аэростаты воздушного заграждения – огромные, похожие на акул, готовых, казалось, ринуться на врага. Но это беззубые акулы.
А черные машины все плывут, плывут в небе, все не бросают свой груз, гребут к какой-то им одним известной черте. И вот они, наконец, измотав весь город ожиданием, игрой в безвыигрышную лотерею смерти, достигли своей цели. Несколько бомб, легко прошелестев, разорвались негулко: пробные, по зениткам. И разом куда-то – пачками, гирляндами, гроздьями, сотнями тонн металла, раскаленного, будто прямо из доменной печи, адской печи войны. Близко взвыло, рвануло, сотрясло.
– Ишь, как они нас, как они нас, – причитал какой-то рабочий в толпе, в подворотне.
– А слышите, гарь-то какая? Как на кухне.
– Не склады ли разбомбили?
– Молчали бы уж. Некоторым прямые попадания почему-то нравятся.
– Сама попала пальцем в небо, дура.
– Сам дурак!
– Что-о-о?
Подъехал на велосипеде милиционер в грязи и копоти. Все к нему:
– Где горит? Что?
Отдышавшись и закурив, и еще помедлив, замызганный представитель власти сказал:
– Бадаевские склады горят, вот что. Сам только что оттуда… А вы бы рассредоточились, граждане.
– Валяй, валяй! Лучше бы склады рассредоточили. Вот сгорит все зараз, что будем жрать? Теперь конец…
– Довоевались, идолы.
– Бить «их» некому!
– Как же, теперь есть кому.
И тот же рабочий:
– Ишь как они нас, как они нас…
Бомбардировка длилась около часа. Выходя на улицы после отбоя, люди останавливались в горестном изумлении.
Слоеные черные грозовые тучи сцепились, упали на землю и бешено клубились в руках огня, в растопыренных пальцах – языках пламени, в когтях дракона, тоже сорвавшегося – или сброшенного – с неба. Все змеилось черными и красными полосами, вспыхивало ярко и трескотно, взбухало космато, рассыпалось вокруг. По улицам в районе пожара метались толпы обезумевших крыс.
Огненный дракон изгибался и трепетал, силясь