теперь дядя Костя заведует издательством ВЦИК. Вот ты и пойдешь к нему на работу. Посоветую сделать тебя литературным секретарем. Дядя Костя – такой храбрец, что, наверно, и стихи твои напечатает.
– Спасибо, Глухомань. Сосватай.
Пережив томительный день, послезавтра я уже сидел за дубовым письменным столом, реквизированным у какого-то действительного статского советника. Большие зеркальные окна издательства ВЦИК выходили на Тверскую, близ Моховой. Так как я был поэт, дядя Костя распорядился посадить меня у окна, сказав при этом: “Пусть любуется на нашу революционную жизнь и пишет о ней стихи”. Я действительно все служебное время либо этой жизнью любовался, либо “творил”».
И, правда, хорошая работа! Вдохновляющая. Тем более, когда и живешь не на чердаке, как Есенин. Впрочем, процитируем еще раз этого пензюка, но уже из «Романа без вранья» (Как жил Есенин: мемуарная проза. Челябинск,1991. С. 33):
«Первые недели я жил в Москве у своего двоюродного брата Бориса (по-семейному Боб) во 2-м Доме Советов (гост. “Метрополь”) и был преисполнен необычайной гордости.
Еще бы: при входе на панели матрос с винтовкой, за столиком в вестибюле выдает пропуска красногвардеец с браунингом, отбирают пропуска два красноармейца с пулеметными лентами через плечо. Красноармейцы похожи на буров, а гостиница первого разряда на таинственный Трансвааль. Должен сознаться, что я даже был несколько огорчен, когда чай в номер внесло мирное существо в белом кружевном фартучке».
Рассказом о своем житье и работе Мариенгоф дал Есенину богатую пищу для размышлений: стихи пензюка, конечно же, абсолютно бездарные. Но такому выскочке сказать это в лицо не хочется. Как-то само вырвалось слово «лихо!» Вот и пусть понимает, как хочет. И «творит» дальше. Ведь все равно никакой другой работой его не загружают. Хвалит мои стихи. Образы в них нравятся. Но их многие хвалят, а что толку? Живу, как бездомный. Да того и гляди арестуют, а то и расстреляют за дружбу с Леней Каннегисером. Или в армию забреют. Мариенгофа, небось, не мобилизуют, хотя вокруг всех гребут подряд. Пробиться на страницы газет и журналов трудно стало. Те, где это легко было сделать, закрыты. Да и посидеть, поработать негде.
И как все-таки он чем-то похож на Каннегисера! Но не скажешь ведь ему об этом. И никому – тоже. А при таком его родственнике, если вдруг «загребут» в ЧК, заступиться сможет. Говорит, что с Бухариным в первый же вечер по приезде в Москву познакомился. И не без участия того сюда на работу устроили. Пожалуй, если с таким дружить, смелее вести себя можно. Да вот еще и про издание сборника стихов разных поэтов говорит. Почему бы и мне не поучаствовать? Что я теряю? И популярности не поубавится, и гонорар заработаю…
При следующей встрече Есенина с Мариенгофом они вместе зашли к Константину Еремееву. И вот как об этом новый знакомый рассказывает в «Романе с друзьями»:
«Значится… (Константин Степанович говорил “значится” вместо “значит”). Значится, объявляйте, Анатолий, великий набор. – И запыхтел трубкой. – Набор своих башибузуков.
И еще подымил.
– Я, значится, ребята, решил издать сборником ваш рык.
Несколько