его нечего».
119
Само по себе явление, названное здесь философоведением, вполне положительно. Кому пришло бы в голову бороться за искоренение литературной критики или истории искусства? Но присматриваясь к возможности освобождения философии от ненужного ей непосредственно балласта, приходится выделить это слово для поясняющего противопоставления, для проведения линии раздела – может быть, нарочито резкой.
Не философоведение порочно, а философоведение, выдающее себя за философию, псевдофилософия, пытающаяся – как Тень в андерсеновской сказке, – не только жить самостоятельной жизнью, но и подчинить себе своего природного властелина.
120
Философоведение опасно не столько тем, что даёт приют ограниченности там, где основные усилия должны быть направлены на борьбу с нею, сколько своим воздействием на настоящую философию. Оно не может, конечно, заставить истинного мыслителя удержаться в рамках установленных жанров и проблем, но силится подсунуть ему свой примитивный и вместе с тем освящённый традицией набор инструментов: свои категории и классификации, свою терминологию и свои методы изложения. Талант может начать работать и с помощью этих ученических принадлежностей, но кто знает, сколько сил при этом будет потеряно напрасно…
«Философ, умело классифицирующий элементы познания, учёный, расчленяющий мёртвое тело, практик, заслоняющий временными задачами подлинные глубины жизни, – как много ложных семян посеяли они в нашем мозгу, как далеко увели от того изумления перед фактом бытия, которое является началом истинной философии!»53
121
Восточная точка зрения – что древние были ближе к истине, чем мы, – не так уж парадоксальна и для человека западной культуры.
В древности человек был, по-видимому, не менее чем сейчас пытлив и разумен – и имел гораздо больше свободного времени и внимания (меньше отвлечений), чтобы сосредоточиться на внутреннем, на осмыслении важнейших вопросов человеческого существования. Позже – в резко возрастающей последовательности – проблемы мельчали и множились, интеллект подвергался всё более и более усиливающейся специализации, силы человечества распылились по тысячам направлений.
Мы отвыкли жить главным. Вот почему усилия всей армии философоведов не помогут нам так понять Сократа, как понимал его не имевший даже нашего среднего образования собеседник. Вот почему сейчас специалисты даже по самой узкоспециальной технической области захлёстнуты потоком книг и статей, а те, кто задумывается о сути человеческой жизни, не найдя опоры в современности, обращаются вспять, к прозрачным истокам человеческой мысли о человеке.
122
«Мы хорошо знаем, что все человеческие идеи вращаются в ограниченном кругу, то появляясь, то исчезая, но не переставая существовать».54
«Как дерево из года в год