я к отцовскому курению как к данности. Как к удовольствию папы, до которого он дорос, а я нет.
Более того, я активно содействовал отцовскому курению! Да-да. Отец курил не только обычные дешёвые сигареты или папиросы, но и мастерил себе особые, праздничные. В этом процессе я и участвовал.
Он покупал упаковку пустых папиросных гильз и коробку с ароматным табаком «Золотое руно». Табак надо было набить в никелированную трубочку, которая для этого расстёгивалась пополам, а потом защёлкивалась. На один конец трубочки надевалась гильза, в другой конец надо было засунуть деревянный толкатель и с его помощью начинить папиросу табаком. Естественно, я не мог оставаться в стороне от такого увлекательного занятия и с удовольствием участвовал в нём, порою даже полностью брал на себя.
Возможно, этот образ курения как особого шика (литература и кино добавляли сюда свои романтические тона) послужил позже побудительной основой и для моего собственного курения. Если не считать некоторых периодов жизни, курил я не очень много, но двадцать с лишним лет не мог с этим расстаться.
Как я рад, что давно не курю!..
Свою последнюю сигарету я выкурил в Бавыкино, в Новый 1984 год. Последний Новый год, когда мы сидели за одним столом с отцом (кстати, в деревне и я курил при детях, увы). Меньше чем через две недели его не стало. Последняя отцовская просьба, обращённая к маме, – уже без слов, жестами, – дать затянуться. Да, у него курение так и осталось данностью жизни. Ещё бы – война, лагеря… Можно понять.
Родственники ближние и дальние
Родственников у нас было немало. Рядом были дедушка и бабушка, Лазарь Борисович и Ольга Семёновна Гиндины. Любимые и любящие, заботливые, близкие в самом прямом смысле слова: всегда в соседней комнате. Не помню никаких особых конфликтов с ними. Между собой у них тоже не замечал ссор – разве что иногда разговор на повышенных тонах, суть которого я никогда не улавливал. Только сами эти тона. Дедушка – высокий, солидный, общительный. Бабушка – уютная, домашняя, хотя и работала учительницей.
Особенно близкой была и тётя Дея, мамина сестра. Она нередко бывала у нас, с ней иногда приезжали её муж, Пётр Титович Пигарев, мечтательный, немного отрешённый. Чаще бывали дети, Галя и Боря70 (в детстве его звали Бобкой). Любопытно, что Галя и Боря говорили дедушке с бабушкой «ты», а мы с братьями – «вы».
У нас с Борей разница в полгода (он старше), а Галя старше нас на несколько лет. Борю заставляли учиться играть на скрипке и не разрешали сидеть нога на ногу. Я был свободен от такого контроля.
Случалось, что и мы ездили в гости к Пигаревым. По сравнению с их коммуналкой, неподалёку от метро Красносельская, наша квартира казалась почти отдельной. У них в общий коридор с единственным туалетом и водопроводным краном выходил десяток дверей, за каждой из которых, судя по всему, жили по две-три семьи. За последней дверью, которая вела к Пигаревым, жили они и их