волосы, ногти и губы в ядовито-черный цвет. Надела черную куртку с заклепками-иголками, перстни и кулоны в виде крестов и черепов. Возненавидела родителей, обзывала их тупоголовыми мещанами, приспособленцами, рабами комфорта и системы. В шестнадцать прониклась идеями то ли хиппи, то ли кришнаитов и ушла из дома.
Как потом оказалось – навсегда.
Амелия и Сэмюэл давно оставили попытки найти дочь и не имели понятия, жива ли она вообще. Из сердца не выбросили, надеялись в душе, что она когда-нибудь объявится – веселая и счастливая. Да любая – лишь бы вернулась. Но… С каждым годом надежда становилась прозрачнее. Невосполнимая потеря. Непроходящая боль. Похоронив ее на дне, родители никогда о том не разговаривали, даже между собой.
Зато сыном гордились за двоих, по-американски безгранично. Также безгранично любили, как любят маленьких – только за то, что они есть. Старались быть в курсе его событий, значительных – как покупка дома, и поменьше – как последняя прочитанная книга. Следили за успехами. Не забывали поддержать, подбодрить. Давали советы, просили следить за здоровьем.
Особенно Амелия. Привыкла в больнице заботиться о пациентах и перенесла эту манеру на близких. Упорно не желала признавать, что сын больше не нуждается в опеке – для нее он оставался малышом, пусть и выше ее ростом.
Доходило до смешного. Когда Марк по скайпу разговаривал хриплым от простуды голосом, мама первым делом спрашивала:
– Сынок, ты принял парацетамол?
Наказывала:
– Не сиди на сквозняке. Грей ноги. Ешь больше фруктов!
Сэмюэл обожал сына не меньше, обращался с ним сдержанно – по-мужски.
– Сын, ты позаботился о дополнительных пенсионных накоплениях? – интересовался он, готовый дать профессиональный совет.
Другого бы родительская опека раздражала, только не Марка. Наверное, в душе он был маменькин сынок, в хорошем смысле – когда человек имеет надежный тыл. Было весело ощущать себя ребенком в глазах родителей. Подыгрывал им, позволял о себе заботиться. Пусть со стороны выглядело комично – кому какое дело? Это их внутрисемейная тайна – как у мафии, члены которой скреплены не кровью, а любовью.
Когда уехал из родного штата, совершенно неожиданно начал скучать по родным. Ощутил пустоту в том месте возле сердца, которое раньше при семейных встречах наполнялось чем-то сладким и тягучим вроде клубничного сиропа.
К новому месту привыкать тяжело, а к такому амбициозному как Лос Анджелес – особенно. Иногда вечерами Марк лежал на диване, не включая ни света, ни телевизора, представлял – что сейчас делают родители? Играют в Скрэбл, смотрят «Касабланку» или танцуют танго под Армстронга? Возраст не испортил их характеров, они до сих пор влюблены друг в друга, сейчас даже сильнее чем прежде – ничего не стоит поцеловаться на многолюдной улице, устроить для двоих вечеринку с шампанским или заказать на дом курьера с букетом