и такой человек, в сущности, никому не нужен, а это уже плохо. Чего стоит обретённая свобода, может сказать лишь тот, кто её получил. Если освобождённый – человек, мы можем его об этом спросить. Но с животными так не получится. Животные не обладают самосознанием и не могут дать оценку изменению своего состояния. Они не в состоянии поведать, что для них исконная или новообретённая свобода – дар или проклятие. Мы вынуждены оценивать ситуацию за них, перенося на животный мир чисто человеческие представления.
Бернард Шоу – известный британский драматург – был убеждённым вегетарианцем. Когда он довольно серьёзно заболел (на фоне истощения у него развился некроз кости), близкие пытались побудить его оставить вегетарианскую диету и поесть мяса. Но Шоу заявил, что «лучше смерть, чем каннибализм». Развивая этот тезис, он пишет: «В моём завещании содержатся указания насчёт моей похоронной процессии, в которой не будет похоронных экипажей, но зато будут шествовать стада быков, баранов, свиней, всякой домашней птицы, а также передвижные аквариумы с живыми рыбами, причём у всех сопровождающих гроб будут повязаны белые шарфы в память о человеке, который предпочёл умереть, но не есть себе подобных».3 Впрочем, тогда он поправился, а когда всё же скончался (это произошло более чем 50 лет спустя), во вскрытом завещании оказался совсем другой текст. Так что мы не знаем, была ли описанная им постановка собственных похорон хорошей шуткой, или планировалась всерьёз. Во всяком случае, Шоу использовал хорошо понятную всем символику: белые шарфы (повязки) – знак несогласия с насилием, шествие за гробом – выражение уважения и признательности усопшему. Общая картина должна читаться так: животные благодарят Шоу за то, что он их не съел. Зрелище могло получиться весьма впечатляющим. «Если не считать процессии, направляющей в Ноев ковчег, это будет самая замечательная процессия, какую доводилось видеть людям», – заключает Шоу своё описание.
Однако сами собой животные похоронной процессии не составят. Если бы фантазию Шоу всё же решили воплотить в жизнь, кому-нибудь пришлось бы взять в руки кнут и организовать движение этих стад. Без участия человека ничего бы не было. Поведение животных строится на других основаниях. Но человек, привыкший воспринимать мир эмоционально, готов приписать чисто человеческие эмоции и животным, увидев некое подобие собственной мотивации там, где её быть не может. В частности, животные не могут быть благодарны за то, что их не съели, или за то, что кто-то решил их больше не эксплуатировать. Человек судит по себе. Если бы нас осудили на смерть, а потом это решение отменили, то разве мы не должны были бы проникнуться благодарностью к тому, кто принял решение о помиловании? Впрочем, тут взгляд, скорее, с другой стороны. Тот, кто подписывает помилование, всегда уверен, что заслуживает благодарности. Тогда как помилованный сам может думать, что если бы не было приговора,