друг без друга являться».
Второй возвысил голос свой, звучавший водопадом: «Жизнь без волнений и страстей подобна году без весны.
А волненье не по праву весне подобно в бесплодной пустыне… Жизнь, волнение, страсти и право едины суть; не способны они миру друг без друга являться».
Голосом, подобным грому, заговорил со мной и третий дух: «Жизнь без свободы сродни плоти без души, а свобода без раздумий подобна духу возмущенному… Жизнь, свобода и мысль едины суть, ибо вечны и непреходящи они. Никогда».
Три духа восстали и заговорили вместе:
«Что пробуждает любовь,
Волненье порождает и
Творит свободу.
Все это божество порядка триединого…
Лишь Бог есть отраженье
Духа во Вселенной».
Шум незримых крыльев пронзил внезапно тишину, и содрогнулись существа эфира.
Закрыв глаза, прислушивался я к словам, уж отзвучавшим. Но как только я оглянулся вокруг, заметил только тумана паутину, что оплела все море. Я приблизился к тем скалам, на которых увидал трех фантомов, но обрел только к небу убегающие облака ладана.
Свидетельские показания Асафа, оратора Тирского
Что должен я сказать о его выступлениях? Возможно, когда-нибудь о нем заговорят, будут передавать его слова, что слышали от него, из уст в уста. Ибо он был обаятелен, и сияние дня окутывало его.
Мужчины и женщины глазели на него куда больше, чем прислушивались к его аргументам. В то время он говорил с беднотой о духе и о том, что дух влияет на тех, кто слушает его. В молодости я слыхал ораторов Рима, Афин и Александрии. Молодой Назаретянин был не похож на них на всех.
Они собирали свои слова, очаровывая музыкой слух, но если вы слышали его хотя бы раз, ваше сердце покидало плоть и отправлялось странствовать по землям неведомым.
Он рассказывал всевозможнейшие истории или высказывался иносказательно, и казалось, что истории его и притчи никогда еще никто не слыхивал в Сирии. Он казался природы круговращеньем, вращением времен, годов и поколений.
Он начинал историю словами: «Пахарь шел вперед по полю, разбрасывая семена».
Или: «Когда-то жил-был богатый человек, имевший великое множество виноградников».
Или: «Пастух подсчитывал своих овец и обнаружил, что одной овцы недоставало».
И находил слова, заставлявшие прислушиваться к нему, к их простой сути и к древности их дней.
В сердце все мы пахари, и все мы любим виноградники наши. На пастбище же нашей памяти все мы пастухи и стадо, и потерявшаяся овца.
И нива, коей едва коснулся плуг, и винный пресс, и молотилка.
Он знал источник нашей древней души и упорно пробирался к переплетеньям сердец наших.
Греческие и римские ораторы говорят о жизни как о чем-то отвлеченном и кажущемся. Назаретянин говорил об устремленьях сердца.
Они смотрели на жизнь глазами минимизированной свободы. Он смотрел на жизнь в свете вольной воли Бога.
Я