Легко сказать!»
– Понимаете… правда, как бы это вам сказать… это слишком много и сложно… – забормотал растерянно лаборант, ненавидя и презирая себя за эту растерянность. – Здесь надо и о теории информации, о моделировании случайных процессов…
– Вот только не напускайте тумана, гражданин, – брюзгливо поморщился Онисимов. – От теорий люди не погибают – это сплошная практика и факты.
– Но… понимаете, может быть, собственно, никто и не погиб, это можно доказать… попытаться доказать. Дело в том, что… видите ли, гражданин следователь… – («Почему я назвал его „гражданин следователь“ – я ведь еще не арестант?!») – Видите ли, человек – это прежде всего… н-ну… не кусок протоплазмы весом в семьдесят килограммов… Ну, там пятьдесят литров воды, двадцать килограммов белков… жиров и углеводов… энзимы, ферменты, все такое. Человек – это прежде всего информация. Сгусток информации… И если она не исчезла – человек жив…
Он замолчал, закусил губу. «Нет, бессмысленная затея. Не стоит и стараться».
– Так, я слушаю вас, продолжайте, – внутренне усмехаясь, поторопил следователь.
Лаборант взглянул на него исподлобья, уселся поудобнее и сказал с легкой улыбкой:
– Одним словом, если без теорий, то Валентин Васильевич Кривошеин – это я и есть. Можете занести это в протокол.
Это было настолько неожиданно и нагло, что Матвей Аполлонович на минуту онемел. «Не отправить ли его к психиатру?» Но голубые глаза допрашиваемого смотрели осмысленно, а в глубине их пряталась издевательская усмешка. Она-то и вывела Онисимова из оцепенения.
– По-нят-но! – Он тяжело поднялся. – Вы что же, за дурака меня считаете? Будто я не знакомился с личным делом Кривошеина, не был на происшествии, не помню его облика и прочее? – Он оперся руками о стол. – Не хотите объявлять себя – вам же хуже. Все равно узнаем. Вы признаете, что документы у вас поддельные?
«Все. Надо выходить из игры».
– Нет. Это вам еще надо доказать. С таким же успехом вы могли бы считать поддельным меня! – Лаборант отвернулся к окну.
– Вы не паясничайте, гражданин! – повысил голос следователь. – С какой целью вы проникли в лабораторию? Отвечайте! Что у вас получилось с Кривошеиным? Отвечайте!
– Не буду я отвечать!
Матвей Аполлонович мысленно выругал себя за несдержанность. Сел, помолчал – и заговорил задушевным тоном:
– Послушайте, не думайте, что я утопить вас хочу. Мое дело провести дознание, доложить картину, а там пусть прокуратура расследует, суд решает… Но вы сами себе вредите. Вы не понимаете одного: если сознаетесь потом, как говорится, под давлением улик, это не будет иметь той цены, как чистосердечное признание сейчас. Возможно, все не так страшно. Но пока что все улики против вас. Картина повреждений на трупе, данные экспертов, другие обстоятельства… И все сходится в одном, – он перегнулся через стол, понизил голос, – что вроде как вы потерпевшего… того… облегчили.
Допрашиваемый опустил голову, потер лицо ладонями. Перед