Максим Горький

По Руси


Скачать книгу

им лень, но чтобы поддержать свое достоинство, они скучно тявкают в морду чужой собаке.

      – Кому ты нужен?

      Мне давно и хорошо знакомы трактирные споры о правде, споры, нередко восходившие до жестокого боя, я и сам не однажды путался в этих беседах, как слепой среди кочек болота, но, незадолго до встречи с Губиным, смутно почувствовал, что все эти разноголосые состязания до бешенства и до крови выражают собою только безысходную, бестолковую тоску русской жизни, разогнанной по глухим лесным уездам, покорно осевшей на топких берегах тусклых речек, в маленьких городах, забытых счастьем. Стало казаться, что люди ничего не ищут и не знают, чего искать, а просто – криком кричат, чтобы избыть скуку жизни.

      Окна трактира открыты, а над головами людей колеблется, не исчезая, облако сизого дыма. Огни ламп – точно желтые кувшинки на мертвой воде пруда. За окнами тихо плывет августовская ночь – ни шороха, ни шёпота. Я смотрю на темное небо, на яркие звезды и, деревенея под тяжестью уныния, думаю:

      «Неужели небо и звезды для того, чтоб прикрыть эту жизнь? Такую?»

      Кто-то говорит уверенно и спокойно, точно читая написанное:

      – Ежели кубасовские мужики свой лес оберечь не поспеют, завтра он обязательно займется с полуденной стороны, а тогда, конечно, и Биркиных леса натло выгорят…

      Спор на минуту затих, и снова, разъедая тишину, слышен надломленный голос:

      – А что значит – правило?

      Тяжелые, неуклюжие слова сталкиваются одно с другим и давят мысли насмерть. Голоса звучат громче и злей, под шум их я почему-то вспоминаю нелепые стихи:

      Боги дали человеку

      Воду, чтоб он пил и мылся, –

      Он же взял да утопился

      В ней…

      …Потом я сижу один на ступени крыльца трактира, глядя через площадь в тусклые пятна окон Протопопова дома – за окнами мелькают черные тени, глухо и печально звучат басы гитары и высокий, раздраженный голос время от времени вскрикивает:

      – Но – позвольте! Дайте же мне сказать…

      А кто-то другой дробно сыплет в тишину, как в бездонный мешок:

      – Нет – постойте, нет – постойте…

      Дома, прижатые тьмою, кажутся низенькими, точно холмы могил. Черные деревья над крышами – как тучи. В глубине площади одиноко горит фонарь, его свет повис в воздухе неподвижным прозрачным шаром и напоминает одуванчик.

      Тоска. Ничего не хочется.

      Если кто-то подойдет сквозь тьму и ударит по голове – упадешь на землю и даже не посмотришь – кто убил.

      Всё та же дума со мною – верная мне, как собака, она никогда не отстает от меня:

      «Разве для этих людей дана прекрасная земля?»

      Из двери трактира с треском и громом бежит кто-то, катится по ступеням мимо меня, падает в пыль и, быстро вскочив, исчезает во тьме, угрожая:

      – Я вас – оголю… я – раздену вас, будьте прокляты!

      А в двери стоят темные люди, переговариваясь:

      – Это он, гляди, поджечь грозит…

      – Ку-уда ему, поджигать…

      – Экая вредная сволочь…

      …Вскинув котомку за спину, я иду вдоль улицы из одних заборов,