общин семнадцатого мая. Едва представители нации успели с ней ознакомиться, как последовал взрыв возмущения. Первым вскочил с места малоизвестный депутат Мэтью Элфорд и закричал, возбужденно размахивая руками:
– Откроем наши протоколы, посмотрим, что заключается в них! Что такое верховная власть? Как утверждает Боден, это власть, не связанная никакими условиями. Следовательно, мы будем принуждены признавать две власти: одну законную, другую королевскую! О нет, дадим королю только то, что ему дается законом, и больше не дадим ничего!
Оглядывая зал заседаний насмешливым взглядом, Джон Пим подтвердил:
– Я не в состоянии обсуждать этот вопрос, поскольку представить себе не могу, в чем, собственно, он состоит. Наше прошение ссылается на законы Англии, тогда как в поправке, сделанной лордами, дело идет о власти, отличной от власти законов. Где же она? Её нигде нет, ни в Великой Хартии вольностей, ни в каком-либо статуте. Где же нам её взять, чтобы мы могли её дать?
Томас Уентворт, печальный, с вытянутым лицом, негромко сказал:
– Если мы примем эту поправку к нашей петиции о правах, мы оставим дела в гораздо худшем положении, чем то положение, в каком мы их нашли, мы запишем в число законов такую верховную власть, которой никогда не знали наши законы.
К представителям нации незамедлительно присоединился торговый и ремесленный Лондон, который от петиции о правах ждал защиты от королевского произвола, который больно ударял по его кошелькам. Никаких открытых выступлений пока не последовало, слышался только ропот, неразличимый, глухой, что-то вроде отдаленного подземного гула, да в гостиных богатых торговцев и финансистов оживленно, настойчиво обсуждался вопрос, будет или не будет принята королем петиция о правах, и слышалось недовольство непоследовательной, уклончивой позицией лордов. Этого оказалось довольно. Лорды сами отозвали свою несостоятельную поправку. Обе палаты утвердили петицию о правах, и двадцать восьмого мая она была представлена королю.
Для короля Карла это был самый неподходящий момент. Мало того, что королевский флот под Ларошелью потерпел новое поражение. О таком позоре в Англии давно никто не слыхал. Погода в середине мая выдалась славная. Крепкий попутный ветер надувал паруса, и уже неделю спустя англичане увидели французские берега. Однако там их ожидал неправдоподобный сюрприз. Великий кардинал, весьма начитанный в античной истории, припомнив славные подвиги Александра Великого, повелел перегородить вход в залив Ларошели плотиной. В течение нескольких месяцев солдаты и окрестные жители трудились не разгибая спины, и когда английские корабли попытались приблизиться к Ларошели и выгрузить осажденному городу продовольствие и боеприпасы, изумленным взорам адмирала и офицеров, солдат и матросов открылось сооружение из камней и песка, которое возвышалось метров на двадцать, а в длину простиралось километра на полтора. Обойти это сооружение было нельзя, нельзя было и пройти сквозь