id="n_26">
26
Важно отметить, что в южновеликорусской области изменение грамматического рода таких существительных и вовлечение их в КОН завершилось до XVII в. См. об этом: [Хабургаев 1969: 291].
27
Есть основание считать, что в сознании носителей местных говоров до сих пор сохраняется внеличное и внеполовое представление о только что родившемся существе. Во всяком случае при указании на него, непосредственном или анафорическом, используется местоимение среднего рода. Ср: свинья по многу приносит, так онородйцца тако маненъко; иди давай скорё, твоя словно телйцца хочет, ну я прибегла, а ондуш стоит, качац-ца; манъка ноне дёушку свою приносила, пъсмотрёла я – такое слабое, такое хилое (М. Удолы). Факты такого рода отмечены и в некоторых других владимирских говорах. Известны они также многим севернорусским говорам (см.: [Чернышев 1970: 204–205]), а также украинским, белорусским и западнорусским говорам.
28
Следует отметить, что в современных западнобрянских говорах почти совершенно изжиты известные в прошлом и совпадающие с аналогичными фактами украинского и белорусского языков случаи употребления формы род. ед. при прямо переходных глаголах типа срезать гриба, накрутить хвоста, смолить невода и т. п., нарушающие внутреннюю цельность КОН.
29
Формы на – ыя в род. ед. ж. р., непосредственно продолжающие исконные восточнославянский образования на – ые (-не), не только не подверглись здесь воздействию соответствующих форм неличных местоимений на – ое (ср. др. – рус. тое), но, напротив, подчинили себе эти последние. Ср. местные формы типа тыя, самыя, одныя и т. п.
30
Роль и значение этого фактора в процессах языкового развития до сих пор не оценена по достоинству, а между тем он многое мог бы объяснить и в истории разнообразных процессов, объединяемых под общей рубрикой «изменений по аналогии», и в истории слово– и формообразования, и в истории отдельных слов и форм. См. об этом в работе [Пеньковский 1984: 375–376].
31
Ср.: «– Чертушка-то опять рыбы давает… Скольких-то вынул? – Девять щук. – Завтра этого не давает. Шести принесешь» (А. Онегов. Я живу в Заонежской тайге). Из истории этих конструкций см.: [Булаховский 1953: 185; Дровникова 1962: 206–209].
32
Особо следует выделить единичные факты использования форм вин. ед. = род. ед. существительных женского морфологического рода, обозначающих лицо мужского пола. Ср.: «Дазазбуривало чудищо поганое; Шып он калики перехожое и переежджое» (А. Д. Григорьев. Архангельские былины. Т. I. Ч. 2. М., 1904. С. 495) и др. под.
33
Единственную аналогию им представляют диалектные западно-южновеликорусские формы вин. ед. = род. ед. существительных мать и дочь (реже – лошадь), широко отражаемые памятниками местной южно-великорусской письменности XVI–XVII вв. (см.: [Котков 1963: 182–185; Хабургаев 1969: 297]). Происхождение этих форм остается пока во многом неясным, но, по-видимому, может объясняться вне связи с развитием категории одушевленности – неодушевленности или категория лица – нелиц