Понятно. (К. смеется.) Да. Нет, я думала, что сам, и очень удивилась.
П.: Нет-нет-нет, он не любил. Тем более у Мейерхольда были сильно антирелигиозные мотивы… и причем совершенно напрасно. Он очень обижался на то, что там священников высмеивают. Ну вот. И когда мы – может, я об этом уже раньше говорил – спорили, я: «Вот твоя эта самая…, как ее?… „Любовь Яровая“ – ну, кто ее играл?… ну, в общем, одна из артисток…» Да! Я все время [нрзб] Садовского, Пров Садовский Второй. (Завороженно) О, какая это была ходульная фигура! Народный артист. И вот я: «Твой Пров Садовский ничего, кривляясь, не может сделать, он совершенно все представляет, а не играет». Ну, а он говорил: «Атвой…», там, предположим, «твоя Бабанова…», что меня очень обижало, потому что Бабанова была гениальная артистка.
З.: Великолепная.
П.: Да.
З.: Мой отец больше всех любил Бабанову, и я тоже, отчасти вслед за ним, а отчасти и сама очень ее любила.
П.: Ну вот. Мама меня всегда защищала, и она говорила отцу: «Ну что ты так ожесточенно споришь? Каждый имеет право на несогласие». И я думал, что это народное присловье (вот, «цыплят по осени считают», «каждый имеет право на несогласие»), и, кажется, один раз сказал это в райкоме.
Ну вот. Значит, насмотрелся я на Мейерхольда. Мама ходила один раз. Мы на Остужеве с папой были в роли Отелло. Пришли – ну такой восторг! Тут и я – восторг, и он – восторг. Мама решила сходить в театр, папа ей добыл билет, но она со мной пошла, я два раза видел Остужева в роли Отелло с большим удовольствием. Ну, между прочим, Остужев имеет какое-то отношение к Мейерхольду, он что-то играл у Мейерхольда. Ну вот. Потом, когда я узнал, что в тридцать восьмом году закрыли по велению Сталина, по доносу… прикреплен к Театру Мейерхольда был Каганович, и вот, значит, по его всяким рапортам театр закрыли… это был страшный удар для меня. В то время никакие родственники еще у меня не умирали, я не знал, что такое смерть родного человека, но вот… А потом узнал, что он расстрелян. Гибель театра и гибель Мейерхольда для меня было равнозначно гибели родного человека, я это переживал в страшной горести.
К.: Михаил Викторович, а вы последние спектакли смотрели? Вот «Даму с камелиями», потом…
П.: Смотрел, смотрел.
К.: По Островскому.
П.: В «Камелиях» была замечательная игра, но все-таки это был уже академический Мейерхольд, и мне больше нравились его более ранние вещи – вот «Лес» и, там, «Вступление» по бездарной пьесе Юрия Германа (но пьеса была бездарная, а постановка была гениальная).
К.: А «Клопа» видели?
П.: «Клоп» был до меня. Их всех вывели, клопов-то (слушатели смеются). К тому времени, когда я стал ходить в Театр Мейерхольда, он снят был уже, много лет не шел. Ну вот. Значит, я о Лене [Калло] немножечко скажу вот. Елена Михайловна. Они в детские годы играли в ЛЕФ. Леночка была Маяковский.
Т.: Да?
П.: Анна Георгиевна (К. смеется) Лелеева была…
З.: В школе играли в ЛЕФ?
К.: В школе. Это у нас компания была такая.
П.: Она [Лелеева] была Брик или кто?
К.: Нет, она была Пастернак.
П.: Пастернак, да?
К.: Да, и ритуально с ней ссорились, потому что она уходила из ЛЕФа.
П.: