складку, в одной руке она держит небольшой узелок, другой опирается на палку. Неожиданно с молодой берёзки сорвалась встревоженная её приближением стайка ворон, и хлопанье множества крыльев всколыхнуло кладбищенскую тишину. Женщина долго провожает птиц взглядом. Что-то зловещее видится ей в их чёрных силуэтах. Щуря глаза на солнце, Анфиса едва заметно усмехается – как же она похожа на этих птиц своим траурным облачением. Только взлететь ей не дано, а так хочется вспорхнуть легко и вольно, да и умчаться прочь от дикой боли и тоски, что поселились в сердце. Душа её плачет и рвётся к незабвенному Прошеньке, который ушёл в мир иной ясным апрельским днём под звон капели и вешний гомон птиц. На глазах у неё и умер. Теперь Анфиса при первой же возможности спешит сюда, на заводское кладбище, словно ждёт он её тут и тревожится.
– Вот, Проша, и пришла я опять к тебе, – говорит она, остановившись возле ещё свежей могилки.
Постояв немного в молчании, вздыхает, развязывает узелок, кладёт две творожные шаньги перед большим деревянным крестом, высыпает на могилу горсть крупы и смахивает навернувшиеся слёзы.
– Как ты тут без меня? – продолжает она свой неспешный разговор с мужем, усаживаясь на скамейку. – У нас всё в порядке, слава Богу. Отсеялись, огород засадили. Всё идёт своим чередом, только тебя нет…
Она всхлипывает и утирает глаза. Долго сидит молча, потом вновь обращается к мужу:
– Плохо мне без тебя, Прошенька! Ой, как плохо! Такая пустота в избе… И в душе тоже пустота. Словно ушёл ты и душу мою с собой унёс. Всё во мне умерло… Ничего больше не радует… Забрал бы ты меня к себе, родной… Зачем мне жизнь-то, коли нет тебя рядом?
Анфиса снова замолкает и закрывает глаза, вся погрузившись в себя, в своё горе.
Многое хочется рассказать про теперешнюю-то жизнь, про детей, про внуков. Да он, поди, и сам всё знает. Видит сверху-то, чай, как они тут живут без него. Знает, что Иван взял в свои руки всё хозяйство, спокойно и уверенно управляется с делами. И сыновья ему хорошо помогают, особенно Степан. Пятнадцать нынче парню минуло, шестнадцатый год пошёл. Глазом моргнуть не успеешь, как уже и жениться пора придёт. А там и Сашок подрастёт. Ой, бежит времечко, торопится! Уже и Ася невеста, семнадцать ей, а никто не сватается. Ещё годок-другой в девках засидится, потом и вовсе не выдать будет. Давно ли сама-то Анфиса молодой была?! Давно ли с Прошей женихались?! А вот уже и нет его, да и ей немного осталось. Шесть десятков, почитай, она землю топчет. Пора и честь знать…
Долго сидит она так, в глубокой задумчивости, пока чья-то лёгкая рука не касается её плеча.
– Здравствуй, матушка, – говорит ей тихонько Маруся и усаживается рядом. – Здравствуй, батюшка, – продолжает она печально, обратя свой взор на могилку, – прости, что редко к тебе прихожу.
– Откуда же ты взялась-то? – удивлённо смотрит на дочь Анфиса.
– Да вот, решили мы тебя навестить, всей семьёй приехали, – обнимая матушку за плечи, говорит Маруся, – Иван сказал, что ты на кладбище отправилась, я и пошла следом.
– А ребята где же?
– Нюра сразу к Асе побежала, у них вои секреты. Тимофея с Никитой Стёпка на речку увёл. А Егор с Иваном, как всегда, разговоры сурьёзные завели, Тюша стол им накрыла.
Анфиса кивает головой.
– Надолго приехали-то? – интересуется мать.
– А пока не выгонишь! – улыбается Маруся.
– Ты всё посмеиваешься, – качает головой Анфиса. – Разве я когда выгоняла вас? Кабы вы насовсем домой вернулись, я бы только рада была. Тоскливо мне порой. Хорошо, хоть Ася подле меня каждый день топчется, по хозяйству помогает. Воды принесёт, полы помоет, стирку быстренько провернёт. Добрая она у нас девка, заботливая. Мать-то её, Лукерья, такая же была – тихая, немногословная и работящая.
– Да, славная она была, наша Луша, – подхватила Маруся. – Частенько я её вспоминаю. Да и Тюша хороша. Кабы не она, так неизвестно, что с Иваном сейчас сталось бы.
– Да уж, неизвестно, – вздохнула Анфиса, вставая. – Пойдём-ка к дому, доченька, я уж давно тут сижу и не знаю, не ведаю, что гости там ко мне пожаловали. Вот так-то, Прошенька, – поклонилась она могиле, – пора мне. Но ты не скучай тут, я скоро опять к тебе приду.
Маруся с сочувствием смотрит на мать – подкосила её смерть тятеньки. Совсем сникла матушка, в старушку превратилась. Вот и спину едва разогнула, вставая со скамейки, и ходит уже с палочкой. Грустно Марусе от этих мыслей, но ничего не поделаешь. Пожалуй, надо погостить у неё подольше, а то так мало они видятся, живя почти за двести вёрст друг от друга. Пусть матушке полегче станет, да и Марусю, может, отпустит это щемящее чувство вины перед оставленными вдали родителями. Тятенька-то ушёл уже, и не воротишь время вспять, не поговоришь теперь с ним, так хоть с матушкой наговориться вволю, хоть немножечко обогреть её.
Всю дорогу до дома Анфиса пытала дочь про жизнь её городскую, про Нюру, про Василия. И Маруся подробно отвечала на её вопросы. У Нюры всё хорошо. Старшие её дети – Ваня и Варя – гимназии нынче окончили. Варвара совсем