так…
Ускорил шаг.
А ночью, когда все спали, позвал: «Степан!»
«Ну? Чего?» – шепотом отозвался.
«Шаги. Ходит за урасой кто-то».
«Так это же Ларька. Сегодня он в карауле».
Удивился: «Ты чего-то боишься, Христофор?»
Вож ответил загадочно: «Степан, ты богатым был?»
«Богатым? – удивился Свешников. – Нет, кажется, нет. Вот грамотным был. И всяким другим был. А богатым – не привелось».
«А я был. С незнаемых рек бедными не возвращаются».
«Где ж твое большое богатство?»
«Завороженным оказалось».
«Это как?»
Шохин промолчал. Но чувствовалось, приподнялся во тьме на локте.
«Ты вот, Степан, идешь за зверем старинным, – зашептал. – Это как бы твоя мечта. Так и мое богатство…»
«Непонятно говоришь».
«Подожди…» – прижал руку к губам вож.
Хруст легкий. Но мало ли. Потом лиственница ахнула, как пищаль, в ночи. Наверное, лопнула от мороза.
И снова явственный хруст.
«Медведь?»
«Да ты что? Зачем босоногому?»
Как ни хотелось, а сбросили заячьи одеяла, вылезли на мороз. В смутном лунном свете, разбавленном морозом, увидели мрачную кривую ондушу. К ней привалясь, сладко дремал озябший Ларька, ничего не слышал.
– Чья стрела?
Шохин страшно захрипел.
А в снегу правда – чужая стрела.
Короткая и тупая – на соболя. С коротким костяным наконечником.
В общем-то, обычная стрела. Дикующие называют такие – томар. Они шкурку зверя не портят.
– Не наша стрела, Степан!
А то! Сам вижу. Конечно, не наша! Может, вор Песок обронил, почему-то подумалось Свешникову. Проходил здесь когда-то и обронил. А теперь выдуло стрелу ветром.
– Не наша стрела, – хрипел Шохин. – На меня стрела!
– Окстись, Христофор? Ты соболь, что ль?
– Знак это!
– Да чей?
Шохин выпрямился. Как бы пришел в себя. Шагнул к задремавшему Ларьке. Жестоко пнул под живот обледеневшей уледницей. Бросался и снова бил ногой. Сперва шипел от злобы, потом молча. Ларька упал, отполз в сторону.
Ночь.
Утром, переругиваясь, снова вязали собак к потягам. Злой Ларька косился на мрачного Шохина. Вож о той чужой стреле никому не сказал ни слова и Свешникова упросил молчать. Теперь помалкивал, подманивал олешков. Снег вокруг крайней урасы сильно затоптали, разгляди, где валялась та стрела? Пойми, кто потерял? Правда, за увалы уходил по снегу некий заметенный след. Может, прошел учуг, верховой олень. А может, и дикий. Задержавшись, Свешников взглядом проводил свой аргиш. В общем, тоже ничего особенного – снег да снег. Бугор торчит ледяной, верх обмело. Ну, голая черная ондуша. Совсем ничего особенного. Обронить стрелу мог любой дикующий. А потом кольнуло вдруг. Почему это на траурном деревце светлое пятно?
– Вот чудно, – сказал вслух. – Береста.
И правда береста. Белая, без раковин, без зубцов. И чем-то твердым выдавлена по бересте извилистая долгая линия, совсем как река, повторяет