Родзянко и объявил великому князю, что дело зашло гораздо глубже, чем ждали: не регентом он назначен, но ему передаётся престол как императору!
Михаил чуть не подскочил в кресле. Что это? Не только Ники отрёкся?! – но и…? И он же отлично знает, до чего Михаил отвращён от государственных дел!
А Родзянко предлагал – обсудить, что делать.
Михаил опешил. К такой новости – ему и приготовиться не дали. И тут сразу, на виду у всех, обсуждать? Все эти достойные, образованные, известные люди пришли к нему – обсуждать? А он – даже ещё и подумать не смел о размерах своего нового положения.
Он смущённо просил их объяснить, чтó же? Высказать.
Первый по важности, по видности, по громкости и стал говорить Родзянко. Михаил слушал его с почтением и с доверием.
Родзянко начал с того, что решение будет зависеть от великого князя, он может дать совершенно свободный ответ, давления на него не будет, – но ответ надо дать теперь же.
Председатель Думы говорил хоть и хрипловато, но от того не со сниженным значением. Он – не мнение своё высказывал, но указывал то одно несомненное, как надо быть. Он объяснял, что самая передача престола в руки великого князя незакономерна: по закону царствующий император может отказаться лишь за себя, но не в чью-либо пользу, а передача может происходить только по престолонаследию, то есть в данном случае лишь Алексею. В акте отречения и не сказано, что сын отказывается от престола. Таким образом, вся передача трона Михаилу Александровичу – мнимая и только может вызвать жестокие юридические споры.
Так и великий князь так понимал. Зачем же брат издумал такое? с чего это он?
А эта сомнительность дала бы юридическую опору тем лицам, которые бы захотели свалить и всю монархию в России. И при такой шаткой основе и при возрастающем революционном настроении масс и их руководителей, в такое смутное, тревожное время принимать трон было бы со стороны великого князя безумием.
Да, и Михаил так думал.
Он процарствовал бы всего лишь, может быть, несколько часов, объяснял Родзянко, – и в столице началось бы огромное кровопролитие, а затем разразилась бы гражданская война. А верных войск в распоряжении великого князя нет, и сам он будет убит, и все сторонники его. А уехать из Петрограда невозможно, не выпустят ни одного автомобиля, ни одного поезда.
Впрочем, Родзянко ж его и зазвал в Петроград, из Гатчины бы свободно можно было уехать.
Да кто посмеет и какое право имеет возбудить гражданскую войну, когда идёт война с лютым внешним врагом? Напротив, в этот ужасный момент все мы должны стремиться не к возбуждению страстей, а к умиротворению их. Привести в успокоение взволнованное море народной жизни.
Родзянко говорил авторитетно, долго, перелагая то же новыми словами и возвращаясь, но даже если б и меньше гораздо – Михаил был убеждён уже с первых слов и не ставил Родзянке в упрёк, что тот повернулся со вчерашнего дня, что сам же он ещё вчера уговаривал Михаила брать на себя всю ответственность, а сейчас – наоборот, не брать. Не надо