немцы, а в домик вскоре отбывших канадцев – швейцарцы. И те и другие приехали в свадебные путешествия, говорили по-английски намного хуже, чем прежние соседи, поэтому всё общение с ними ограничивалось дежурными приветствиями и прощаниями.
Частенько, сидя у себя на веранде, Марина и Лекс слышали, как немецкие молодожены выясняют отношения, правда, понять, разговаривают ли они на повышенных тонах в силу привычки или ссорятся, мешал языковой барьер.
– Мы с тобой ругались, нет? – в один такой момент поинтересовался Лекс, задумчиво глядя перед собой.
– Я не помню такого, – Марина тоже задумалась, но в памяти не всплыло ничего, хотя бы отдаленно напоминавшего ссору, – а тебе хочется поругаться?
Лекс засмеялся.
Солнце тонуло в бирюзовых волнах, расчерчивая небо и воду золотыми и розово-фиолетовыми полосами. Облака белыми кружевами, словно рамкой, оплетали буйство закатных красок. Марина каждый день пыталась сфотографировать всё это великолепие и каждый день убеждалась, что невозможно в полной мере передать фотографией настроение и атмосферу.
– А из-за чего мы с тобой могли бы ругаться? – спросила она.
– Обычно мне несложно найти повод, – усмехнулся Лекс, – поэтому и странно мне, что он до сих пор не нашелся. Я этому рад, но это странно.
– Ты в обед съел мой салат, давай из-за этого поругаемся, – пожала плечами Марина, – хотя нет, не подойдет повод, я сама тебе его отдала.
– А ты выпила мой латте и съела мое мороженое, – обиженно отозвался Лекс, – а еще позавчера мой коктейль выкушала.
– Какая я подлая…
– Так неинтересно ругаться, – перебил ее Лекс, – ты должна сначала отпираться, потом оправдываться, потом нападать, а ты сразу сливаешься с темы.
– Мне лень, ну его, потом отопрусь, оправдаюсь и нападу, ладно? – Марина пересела к нему на колени, уткнулась носом в его волосы на виске.
– Можно я спрошу? – мурлыкнул Лекс, целуя ее плечо.
От его волос пахло табачным дымом и ее собственным шампунем, которым он якобы не пользовался. Шампунь кончался в два раза быстрее сам собой.
– Ну, спроси.
Вместо вопроса последовал поцелуй. Только спустя несколько минут он вспомнил, о чем хотел спросить:
– Что бы тебя заставило поругаться со мной? На что бы ты могла обидеться? Чтобы я знал, чего избегать.
– Я не смогу тебе ответить, – улыбнулась Марина, – я не знаю. Я не умею обижаться, я разочаровываюсь, – и, заметив его непонимающий взгляд, решила пояснить: – Люди, которые мне безразличны, могут меня легко разозлить или заставить ненавидеть, но как только они пропадают из моей жизни, я забываю, что они есть на свете. С теми, кто близок, всё сложнее. Если человек близок, я воспринимаю его целиком и мне уже безразличны отдельные вещи, которые я бы не простила тому, на кого мне наплевать. Фишка в том, что близким человек становится, только когда в нем нет ничего, что я не могу принять. А вот если я вдруг