против диктатора.
Фидель с двумя своими товарищами уехал в пригород Гаваны. Здесь в доме одного из активистов молодежного крыла «ортодоксов» написал два документа. Первый – манифест «Военный мятеж», своего рода воззвание к Батисте – стал политической установкой Фиделя и его единомышленников на ближайшие годы. Он был отпечатан на стареньком мимеографе – аппарате для размножения рукописного или машинописного текста. Опубликовать его не рискнула ни одна из газет, даже смелая «Алерта», которая принимала до этого все острые тексты Кастро. Как раз в эти дни отмечалась годовщина самоубийства Чибаса, и друзья Фиделя, соратники по партии, раздавали этот документ всем, кто пришел 16 марта 1952 года на гаванское кладбище Колон почтить память сенатора.
В обращении к Батисте Фидель сразу же перешел в атаку: «Вы совершили переворот не против беспомощного, находившегося в прострации президента Прио, а против народа, да еще сделали это накануне выборов, результаты которых практически были известны заранее <…> Своими действиями вы сеете не мир, а зерна ненависти. Не счастье, а скорбь и горе испытывает наш народ перед открывающейся трагической перспективой <…> Наступил час борьбы и самопожертвования. Отдать жизнь – это значит ничего не потерять, а вот жить в кандалах – это жить в позоре. Умереть за родину – значит стать бессмертным!»[85]
Вторым документом стало обвинительное заключение в отношении Фульхенсио Батисты. Как учили в университете, опираясь только на факты, Фидель Кастро проанализировал антиконституционные и незаконные действия Батисты, приведшие к государственному перевороту, и уже через две недели, 24 марта 1952 года, отнес свое досье в гаванский суд по особо важным и срочным делам. Батиста отменил конституцию, но не отменил уголовный кодекс. Фидель убедительно доказывал, что генерал нарушил семь уголовных статей, что «тянуло» более чем на 100 лет тюремного заключения.
Как и следовало ожидать, в гаванском суде делу «Фидель против Фульхенсио Батисты» не дали хода. Сам диктатор не придал должного значения информации о зяте своего товарища, который во второй раз выступил с обличениями в его адрес.
В первые месяцы после переворота Батиста играл роль этакого либерального диктатора, для укрепления власти которому было вовсе не обязательно бросать скопом своих политических противников в тюрьмы. Ему нужно было решать «важные государственные дела». Бороться не с одиноким бунтарем, а с потенциально опасными коммунистами. Помогать американцам расширять сферы влияния. Наконец, пополнять собственный карман, иначе зачем он вернулся во власть?
По сравнению с аппетитами Батисты «президентские шалости» Прио Сокарраса, оформлявшего землю и недвижимость на подставных лиц, бравшего взятки чаще через посредников, могли показаться детской забавой. Батиста тоже «брал». Но, как правило, лично и миллионами. «Антильский мулатик» не гнушался, как сейчас принято говорить, и «стильных штучек», вроде