чем схватиться за нее?
Ходжес размышляет над его словами, и желание расхохотаться возвращается. С этим желанием он справляется, но не с улыбкой. Она широкая и обаятельная.
– Может, и буду, если в баке вышеозначенного вертолета осталось только два галлона топлива.
Когда Рут Скапелли было двадцать три и она еще не начала прятаться в жесткий панцирь, которым в последующие годы напрочь отгородилась от окружающего мира, у нее случился короткий и бурный роман с не очень честным владельцем боулинга. Она забеременела и родила дочь, назвав ее Синтией. Это произошло в Давенпорте, штат Айова, ее родном городе, где она училась на медсестру в Университете Каплана. Она удивлялась, что стала матерью. И удивлялась еще больше, что отец ребенка – толстобрюхий сорокалетний мужчина с татуировкой «ЛЮБИ, ЧТОБЫ ЖИТЬ, ЖИВИ, ЧТОБЫ ЛЮБИТЬ» на волосатой руке. Если бы он предложил выйти за него (он не предложил), она бы ему отказала, внутренне содрогнувшись. Воспитывать ребенка ей помогала тетя Ванда.
Синтия Скапелли Робинсон теперь живет в Сан-Франциско, где у нее чудесный муж (никаких татуировок) и двое детей, а ее первенец – круглый отличник в старшей школе. У Синтии гостеприимный, уютный дом. Она прилагает много усилий, чтобы сохранять домашнее тепло, потому что в доме тети Ванды, где она выросла (и где ее мать начала обзаводиться этим жутким панцирем), царил арктический холод, в котором слышались только упреки и понукания, обычно начинавшиеся со слов: Ты забыла… Эмоциональная температура, пожалуй, превышала точку замерзания воды, но редко поднималась выше семи градусов. В старших классах Синтия уже звала мать по имени. Рут Скапелли не возражала – скорее, испытывала облегчение. Она пропустила бракосочетание дочери (работа не позволила приехать), но послала свадебный подарок: радиоприемник с часами. Ныне Синтия и ее мать разговаривают по телефону пару раз в месяц и иногда обмениваются электронными письмами. На «У Джоша в школе все хорошо, играет в футбольной команде» следует короткий ответ: «Рада за него». Синтия не чувствует, что ей недостает матери, потому что теплых отношений у них никогда и не было.
Этим утром она встает в семь утра, готовит завтрак мужу и обоим сыновьям, отправляет Хэнка на работу, отправляет сыновей в школу, споласкивает тарелки, включает посудомоечную машину. Идет в комнату-прачечную, загружает стиральную машину, включает и ее. Это обычная утренняя работа, и она проделывает ее, ни разу не подумав: Ты не должна забывать… – вот только где-то внутри она так думает, и всегда будет. Семена, проросшие в детстве, пускают глубокие корни.
В половине десятого Синтия варит себе вторую чашку кофе, включает телевизор (она редко его смотрит, но все-таки это компания), включает ноутбук, чтобы посмотреть, нет ли каких-нибудь электронных писем, помимо рекламы и заманух с «Амазона» и «Городских поставщиков». Находит письмо от матери, отправленное в 22.44. Синтия хмурится, увидев в теме только одно слово: «Прости».
Открывает письмо. Читает, и сердце начинает колотиться сильнее.
«Я ужасная.