Она здесь ни при чем.
– Вы же умный человек, Вано Ревазович, – продолжал давить Дронго, – скажите мне: вы бы сами поверили, что человек, у которого единственная дочь собирается выйти замуж, совершает убийство за несколько недель до ее свадьбы? Особенно учитывая ее положение, ведь она выйдет замуж без отца и матери, фактически круглой сиротой.
– Хватит, – попросил Тевзадзе, – не нужно ничего говорить.
– Нужно, – зло заявил Дронго, – я приехал сюда не для того, чтобы выслушивать ваши дурацкие признания в убийстве. Даже если бы я был идиотом, то и тогда бы не поверил, что такой субтильный человек, как вы, смог одолеть полковника милиции и мастера спорта по самбо. Я уже не говорю про выдумку насчет пистолета, лежавшего на столе. Полковник милиции, прошедший Чечню и служивший столько лет в уголовном розыске, достает свое табельное оружие и кладет его на стол, ожидая своего осведомителя. Нужно совсем ничего не понимать в психологии людей, чтобы поверить в такого кретина-полковника. Не смейте меня перебивать, я еще не все сказал, – повысил он голос, увидев характерное движение заключенного, попытавшегося возразить.
Даже Славин с изумлением смотрел на сидевшего рядом Дронго, не понимая, что с ним происходит.
– Вас заставили дать такие показания, заставили признаться в убийстве полковника Проталина, – убежденно продолжал Дронго, – просто потому, что следователь и сотрудники милиции не захотели искать настоящего убийцу. Или не смогли его найти. А вы согласились после того, как вас припугнули, или «утрамбовали», говоря этим дурацким блатным жаргоном, который я терпеть не могу. И поэтому вы сидите передо мной со следами побоев на лице и равнодушно твердите, что вы его убили. Даже не пытаясь понять, каким монстром вы выглядите. Отцом, который до такой степени не думает о своей дочери, что готов испортить ее самый радостный день в жизни, превращая ее дальнейшую жизнь в большой кошмар.
– Не нужно, – попросил Тевзадзе, схватившись руками за лицо, – не нужно ничего говорить. Я больше так не могу. Не могу. – Он заплакал. Как иногда могут плакать мужчины, которым бывает очень больно.
Славин укоризненно покачал головой.
– Как вы так можете? – тихо прошептал он. – Нельзя так разговаривать с заключенным. Он может сегодня повеситься, и вы будете виноваты в его самоубийстве.
– Нет, – возразил Дронго, – он ничего не сделает. Он будет думать о своей дочери, и это придаст ему сил.
– Что вы от меня хотите? – убрал руки Тевзадзе. – Что вам еще нужно? Кто вы такой? Зачем вы пришли? Я ведь признался в убийстве. Пришли, чтобы поиздеваться надо мной, добить меня окончательно. Вам мало моего признания, хотите, чтобы я удавился в камере?
– Не хочу, – ответил Дронго, – это будет как раз проявлением ненужной слабости. И вы должны думать о своей дочери. Представляете, как ей будет тяжело, если она останется и без матери, и без отца?
– Она и так осталась без матери, – тяжело ответил Тевзадзе, – а сейчас останется и без отца. Господин адвокат прав. Живым