лету.
Да, глупый вопрос. Полет сосиски поставил все на свои места – любой может оказаться на любом месте: сосиской на месте мячика.
– Что будем заказывать?
– Вот это и будем, – киваю на Марусю.
– Двадцать рублей.
– Ни … себе! – Лезу в карман. Бросок – двадцать рублей! Сколько их можно совершить за восьмичасовой рабочий день: сто, двести? А за неделю? Это не менее прибыльно, чем спускаться в темный подвал чужого сознания, где та же колбаса, только развешена сикось-накось; нет, может, у кого-нибудь строго под линеечку – поди, проверь. В любом случае требуется повышенное внимание. Зазеваешься, и заплесневелый полукопченый кружок превратится в змею, пожирающую себя за хвост, та в символ бесконечного возрождения, цикличности жизни и смерти; Уроборас, в петлю на шее у пациента. А пациент полулежит на софе, описывает, под гипнозом, что у него где расположено: все сикось-накось, как у всех, ничего под линеечку, – синий как дым. И ладно бы только это, но потом сиди объясняй запойному отцу многодетного семейства, что у него Эдипов комплекс.
– Французский хот-дог, – София указывает на сосиску чуть большей величины, – рекомендую.
– Нет, спасибо.
Мимо проходят Эльвира и Серафим, никуда не торопятся. Я отворачиваюсь. Слежу за их отражением в стекле: не узнали. Оборачиваюсь вслед – странная пара. Много на свете странных пар. Направляются в сторону метро. Интересно, куда это они? А впрочем, не интересно. Не интересно, как назовут ребенка, разве что Прасковья или Параша? Девочка, насколько помню?
– Родственники?
– Соседи.
Будущие отец и мать удаляются, они все дальше и дальше. Между нами десятки голов.
Эльвира вполоборота Серафиму:
– Чего это он отвернулся?
– Да бог с ним!
– Странный парень.
Меня глючит – сегодня я слышу все; обостренный, почти нечеловеческий слух.
– О тебе? – интересуется София.
Достала! Мрачно уставился на премудрость Божию:
– Софочка, ну, ей-богу!
Удивительное дело, София не обиделась. Не блеснули глаза, не зарделись щеки, не сделалось каменным лицо; внутри у молодой женщины ничего не пошевелилось.
– Обо мне.
– Ничего страшного.
Еще глупее. Я и не думал извиняться.
– Французский, пожалуйста.
Ловкие движенья рук:
– С кетчупом, с горчицей?
Прекрасный повод для теологического диспута – мелькнуло в уязвленном, непонятно чем оскорбленном мозгу:
– Используем апофатический метод – ни то, ни то.
Движенье на мгновенье остановилось, София посмотрела на меня каким-то иным взглядом, не принятым современной коммуникативной системой, неприличным в свете гуманитарных ценностей, где место гуманоида занял гуманист. Такое впечатление, что гуманиста (меня, гуманоида) облили состраданием, чтобы не чувствовался запашок.
– С горчицей.
Слышно, как голуби ходят по крыше, ходят и ходят, ходят и ходят.
В