За время работы следователем Виктор Степанович убедился в том, что в этом мире убить человека может кто угодно.
Проводив его, Вася с Аллой посмотрели друг на друга и молча двинулись в спальню. Мимо двери в комнату Елизаветы Петровны они прошли, не повернув головы, разделись, легли в кровать. Вася протянул руку, чтобы обнять жену… и бессильно уронил ее на подушку.
Кажется, ему полагалось плакать. Или хотя бы горевать. Но на душе по-прежнему было пусто. Перед глазами, заслоняя собою весь мир, снова встала дыра в форме сердечка и палец, дотрагивающийся до ее края.
Алла сама прижалась к его боку, обняла, провела рукой по груди. Вася не откликнулся, и она замерла, не делая новых попыток утешить мужа.
Воскресенье
Легкий металлический скрежет и позвякивание заполняли темноту вокруг него. Вася таращил глаза, но тщетно. Его окружала тьма, в которой жили звуки. Очень знакомые, совершенно безобидные – когда угодно, но только не сейчас.
Слева. Справа. За спиной. Вася хотел обернуться, но не мог. Ему оставалось только смотреть и слушать. Вокруг стало тихо. Он затаил дыхание, пытаясь угадать, откуда донесутся звуки в следующий раз, однако скрежета и позвякивания так и не услышал.
Вместо этого темнота зашагала к нему. Шаги приближались. Вася мечтал увернуться, присесть, спрятаться, но оставался недвижимым. Его тело за исключением глаз не откликалось на приказы. Более того, оно вообще не ощущалось.
Потом шаги стали отдаляться. Вася начал надеяться, что они и вовсе стихнут, но нет.
К шагам добавился скрежет, пропавший было на какое-то время. Шаг – вжик-вжик. Шаг – вжик-вжик.
Васе казалось, что его глаза вот-вот вылезут на лоб от усилий рассмотреть хоть что-нибудь. Шеи коснулось что-то узкое и холодное, и он заорал.
Нет, только подумал, что заорал, так как из его горла не исторглось и слабого писка. Более того, он даже не ощутил напряжения мышц, ответственных за извлечение звуков.
Скрежет за спиной длился, длился и длился. Когда он наконец-то стих, Васе еще какое-то время казалось, что он по-прежнему слышит его.
Сзади донесся тихий смех. Вася рванулся прочь из своего тела, отказавшегося вдруг служить хозяину, и очнулся на кровати. Он задыхался, обливался холодным потом.
Вася попробовал пошевелиться и тут же обмер, понял, что не в силах даже палец согнуть. Он покосился в сторону окна. На улице занимался бледный рассвет. Мужчина зажмурился и тут же снова открыл глаза. Темнота под веками ничуть не давала ему покоя.
Он глубоко вздохнул – раз, другой, третий. Сбиваясь, досчитал-таки до десяти. Попытался поднять правую руку. Некоторое время смотрел на пальцы, черневшие на фоне оконного проема. Потом поднял левую руку, повращал кистью. Согнул ноги в коленях. Покачал стопами, поднял голову с подушки.
Кошмар, еще недавно столь явственный, медленно отступал, растворялся в темных углах спальни. Вася перевел дыхание, повернулся на правый бок. Он с детства любил смотреть в окно, особенно по утрам, когда удавалось