не могла кончить, потому что при имени Дроссельмейер маленький Щелкун вдруг перекосил все лицо, а из глаз у него точно что-то сверкнуло. Маша не успела еще однако порядком испугаться, как Щелкун уже опять смотрел на нее со своею ласковою и доброю улыбкой. Она сейчас же поняла, что лицо Щелкуна перекривилось оттого, что по нем пробежала тень от заколебавшегося пламени лампы.
Какая я дурочка! сказала Маша сама себе. Разве деревянные куклы могут шевелить лицом? Щелкун такой смешной и такой добрый. Я буду за ним ходить совершенно как следует ухаживать за больным!
И Маша взяла Щелкуна на руки, подошла к шкафу, присела пред ним на пол и заговорила с новою куклой:
Мамзель Лина! Будь пожалуйста так добра, уступи твою постель бедному раненому Щелкуну. Сама ты можешь лечь пока на диван. Не у всех кукол такие диваны есть. А сама ты – посмотри какая здоровая, какие у тебя красные щеки.
Но мамзель Лина сидела себе в своем нарядном платье, гордая-прегордая, и притворялась, будто ничего не слышит. Маша решила, что с нею нечего долго церемониться, вынула кроватку из шкафа, потихоньку уложила в нее Щелкуна, обвязала ему плечи прекрасною ленточкой, которую носила прежде сама вместо пояса, и закрыла его одеялом вплоть до самого носа.
– Не зачем тебе оставаться с этою невежей Линой, сказала Маша и поставила кроватку со Щелкуном на вторую полку, рядом с большою деревней, где стояли на квартирах Фрицевы гусары. Она заперла шкаф и хотела идти в спальню, как вдруг – слушайте, дети! – за печью, за стульями, за шкафами, везде вокруг послышался тихий шорох, точно какое-то шептание. Стенные часы застучали громче, но бить не могли. Маша взглянула на них и увидала, как большая вызолоченная сова, сидевшая наверху, опустила свои крылья, совсем закрыла ими часы и далеко протянула вперед свою безобразную голову с кривым клювом. Вот часы зашипели, и Маша явственно могла слышать, как они начали выговаривать слова – Тише, тише, вы, часы – не стучи, да не шуми – вы мышиному царю – спойте песенку свою – пусть он выйдет, пусть придет – головы не унесет – тик и тук, и тик и тук – не пугайте его вдруг. – Часы глухо начали бить двенадцать. Маша в страхе хотела убежать, как вдруг увидала дядю Дроссельмейера. Он сидел на часах вместо совы, и полы его желтого сюртука свешивались по обеим сторонам точно крылья.
– Дядя Дроссельмейер, дядя Дроссельмейер! со слезами закричала Маша, – что ты там делаешь? Сойди ко мне и не пугай меня, злой ты дядя Дроссельмейер.
Но в эту минуту везде вокруг Маши послышался беспорядочный свист и писк. За стенами затопали тысячи маленьких ножек, из щелей пола показались тысячи маленьких огоньков. Только это были не настоящие огоньки, нет, это все были блестящие маленькие глаза. Маша увидала, что отовсюду выглядывают и отовсюду вылезают мыши. Скоро по всей комнате послышалось – топ, топ, топ, – густые толпы мышей скакали с разных сторон и наконец выстроились рядами, совершенно так как расставлял Фриц своих солдат, когда должно было начинаться сражение. Это показалось