спирали, под скрип и стоны сбившихся с ритма музыкальных инструментов, с хохотом побежала сцепившаяся руками процессия из мужчин и женщин. Люди, испуганно шепчась, прянули в стороны, освобождая место новым гостям.
Никто пока еще не понимал, что происходит. Даже когда новоприбывшие своим пением, гиканьем и несколькими чуть расстроенными музыкальными инструментами и заглушили и без того деморализованный оркестр. Даже когда закружили в своем танце пеструю бабочку, обходя своим вниманием фигуру в черном. Даже когда безликая маска дернула к себе взвизгнувшую и перепуганную барышню, попавшуюся под руку, а пестрая бабочка с веселым заразительным смехом утащила в круг белоснежную фигуру хозяина вечера. Постепенно танец захватил всех гостей, кто-то убрал осколки, кто-то оказал пострадавшим помощь, и о новоприбывших забыли.
Кто-то запнулся, когда зал исподволь окутал сладковатый запах тлена с железистым привкусом крови. Но не понял. А потом бабочка, все так же весело смеясь, выхватила из декоративных ножен какого-то кавалера не менее декоративный нож и легким, уверенным движением, не снимая с лица улыбки, вспорола себе горло. Широко, размашисто, от одного уха до другого. Кровь плеснула на ближайших гостей и белый мрамор пола.
И вот тогда бодрую музыку и гул голосов с легкостью перекрыл жуткий, захлебывающийся визг какой-то женщины. Звук послужил сигналом, и Пляска развернулась во всей красе. Вот дама в синем с хохотом разматывает внутренности из вспоротого живота кавалера. Вот еще один коленопреклоненный кавалер предлагает даме свое кровоточащее и трепещущее сердце на вытянутой ладони. Впрочем, даме с вырванными глазами и залитым кровью лицом сложно оценить красоту этого жеста. А вот дор Керц с дикой улыбкой на лице выковыривает из своего тела ребра, одно за одним, и на белом одеянии кровь образует причудливые разнотонные узоры. Кровавое безумие охватывает центр зала и выплескивается паникой в окружающее пространство.
Тут и там слышатся крики ужаса, кто-то падает без чувств, кого-то тошнит, возле всех выходов образуется давка, но двери закрыты.
А изломанные изуродованные тела вдруг падают на пол марионетками, которым обрезали управляющие нити, расплываются омерзительной красно-бурой жижей и исчезают, оставляя лишь одинокое алое пятно.
Меня мутит, слегка потряхивает, реальность перед глазами расплывается, и я со своего места у колонны никак не могу понять, что же такое там лежит?
Толпа далеко не сразу начинает приходить в себя. Но тут кстати приходится присутствие моих коллег, распознавших в произошедшем иллюзию. Кто-то зычным голосом возвещает, что это было видение, а не реальность. И пока кто-то пытается организовать обезумевших от страха гостей, еще один Иллюзионист подходит к тому алому пятну на белом фоне, и я слышу – я вообще отлично слышу каждый голос каждого из гостей в этой зале, – как он растерянно произносит:
– Проклятие! Это дор Керц, и он в самом деле мертв! Надо звать сыскарей.
Все это мой разум