здесь подвизался преподобный Савватий Оршинский, при нём монастырь прославился на всё Тверское княжество. По преданию, преподобный пришёл в Тверь из святого града Иерусалима и принёс на Русь крест с частицей животворящего древа Креста Господня. В советские времена бо́льшая часть каменных построек, кроме Вознесенского собора XVI века и настоятельских покоев, была снесена, в соборе сделали зернохранилище. Но, слава Богу, гонения на Церковь миновали, и в 1990-х годах монастырь стал возрождаться.
В этой обители уже жила послушницей пятнадцатилетняя дочка нашего отца Валентина. Мы поехали к ней в гости. Батюшка благословил нас пожить там, помолиться, осмотреться и отдохнуть, съездить ещё и в Троице-Сергиеву лавру. Взяли с собой нашу Машу, которой было девять лет. Ей в монастыре сразу понравилось. У неё ведь ни сестёр тогда не было, ни братьев, а тут столько детей – при монастыре был организован приют для девочек. В конце нашей поездки мы спросили дочку: «Хочешь здесь пожить?» – «Хочу!» Мы и оставили её. Месяцев семь она жила в монастыре, потом соскучилась, сильно захотела домой. Мы её забрали, подумали, пусть подрастёт, рано ей ещё в монастырь.
После того, как мы повенчались и муж бросил пить, батюшка сказал: «Раз у вас теперь брак венчанный, Господь благословил ваш союз, давайте рожайте детей». И у нашей дочки стали рождаться сестрёнки. Одна, другая – погодки. Она очень радовалась, что теперь не одна. Но вот прошло года два-три, и стала наша старшая девочка скучать, проситься в монастырь. Уже и сестрёнки её не радовали, всё твердит: «Хочу в монастырь». А как это теперь устроить? Нужно, чтобы батюшка в монастыре узнал, благословят ли приехать ещё раз – и насовсем. Я дочке сказала: «Молись, чтобы тебя туда благословили, раз так хочется». По-матерински я чувствовала, что девочка моя сравнивает жизнь в монастыре и в миру не в пользу последней. Она рвалась туда, где жили её сёстры по духу.
В общей школе у Маши давно были проблемы. Некоторые темы, которые изучали на уроках, шли вразрез с тем, что говорили в воскресной школе. Я ходила к учителям, договаривалась, чтобы какие-то темы ей заменили на другие. Например, вместо доклада о языческих богах она готовила что-то по православию. Некоторые учителя шли навстречу, другие отказывались.
От отцовских пьянок, когда Саша ещё пил, она, правда, не очень сильно страдала. Потому что когда он напивался, то бывал добрым и тихим, если его не злить. Но Маша видела наши ссоры, видела, как я горюю из-за мужа. Говорила наша девочка: «Мне здесь на улицу не выйди, глаз не подними. Я не могу здесь, я здесь испорчусь».
Когда у неё начался переходный возраст, она действительно стала грубить. Я поняла, что если сейчас не решить этот вопрос, то ребёнок может окончательно испортиться: не православное мы дали ей воспитание, нехорошее. Повидала она в доме всякого. И однажды прямо в середине учебного года мы собрались и увезли Машу в монастырь. Благословение на это нам дали. В двенадцать лет она уехала в монастырь – как к себе домой. Её дед, отец Саши, человек старой, советской закалки,