последним.
Мне потом в «Лефортове» показывали видеозаписи, и дотошный следователь говорил: «Вот видите, вы все время впереди». Или давали вырезки из «Известий»: «Смотрите, вы ведь вроде организатор всего этого». Я говорю: «Ну что ж, я действительно был вместе со своим народом, если нужно, то и организатором».
Считаю, что всех моих товарищей, живых и погибших за Советскую власть, надо чествовать и награждать – они защищали конституцию, действовавшую на тот момент, существующий строй и все законы, в том числе и уголовный кодекс.
Нужно ли было брать мэрию? Ее не брали. Когда я туда прибежал, уже трещали стекла, народ, который шел сверху волной, смел внешнюю охрану, и там осталась только внутренняя. Уникальные есть кадры в прокуратуре. Снимали, вероятно, оперативные работники, снимали иностранцы, и вот монтаж всего этого ясно показывает, что, когда мы туда пришли, уже все было кончено, оставалось только по мегафону кричать: «Люди, не бейте стекла! Это все наше!» Действительно, то была первая маленькая победа. Взяли одну высотку в бою, фронт народный взял, мы уже знали, что это была победа. И оставалось только сохранять порядок, чтобы ничего не тронули. Это и было организовано.
Даже прокуратура подтверждает, что мы милиционеров отпускали с оружием, особенно ребят в форме ОМСДОНа, кстати, человек двести оттуда строем перешли на нашу сторону вместе с командиром. Мы все были наши, советские, русские люди. И как бы потом средства массовой информации ни пытались доказывать, что мы якобы разграбили мэрию, у них это не вышло. Следствие показывает, что мы ее охраняли.
И вот вопрос, Александр Андреевич: мог ли я не пойти на «Останкино», когда народ кинулся туда? Да, возможно, что там была провокация, и когда-нибудь после победы, раскопав архивы или допрашивая организаторов расстрела народа, это будет установлено, но в любом случае скажите: вы бы стали беседовать с генералом, который не пошел вместе с народом? Я пошел туда и что мог там делал. Но кинуть народ на бронетехнику я не смог. И по-честному я там говорил: «Люди, сегодня не удалось».
Когда уже ночью там бросали бутылки с бензином в здание, я тоже кричал: «Слушайте, да это будет наше! Это стоит миллиарды». А мне из посадки елочек, как раз перед техническим зданием, на русском языке кричали: «Заткнись, новое отстроим». Я: «Так телевидения не будет». В ответ: «Книжки будем читать, как раньше, думать будем!» Вот такое… Я действительно заткнулся, потому что они были правы.
Все равно правда о тех событиях будет установлена, не я, так мои товарищи расскажут, свидетели всего. Это было жестокое организованное уничтожение своего народа, казнь его. Цель – запугать всех. А получилось обратное.
И когда после освобождения разъезжал по своей области или здесь в Москве смотрел на людей, я думал: «Неужели мы стали так бедны духом, что даже официальная защита своего государства, закона встречает у многих непонимание. Значит, действительно мы что-то после войны потеряли, потому что всегда у российского народа дух был крепкий,