загадка, видно и впрямь, пьяный и жаждущий продолжения геенну огненную вброд перейдет.
Смотался наверх, поймал взгляд Кудри, семафорящий немой укоризной, виновато пожал плечами. Тоже мне, философ-резонер, или скорее резонерствующий философ! Связка подхвачена с лету, ого-го! с полкило, не меньше. Точно то были ключи от осажденного города. Но, в общем похоже. Пока отпирал, пока козлом доскакал до ворот. Думал, убьет, если не физически, то уничижительно словесно. Дескать, пригласили даму, так будьте любезны, соответствуйте. Это ладно, лишь бы дождалась.
Лидка и дождалась. Мало того, дождалась чуть ли не со смирением. Все те минуты, что я отпирал прорезанную сбоку от ворот служебную калитку – заброшенная вахтовая сторожка уставилась на меня осуждающе слепым, черным глазом-оконцем, – Лидка, о-о-о счастье! кивала мне сочувственно. Вот это да! А может, ей попросту до чертиков скучно. И любое развлечение в строку. Все же я молод, статен, язык подвешен неплохо, хотя чаще всего мелет чушь, девушкам не любопытную. Однако на безрыбье и крот гордый сокол.
На ней поверх короткого платья была накинута тонкая, с хвостиками, шаль, она и скрадывала силуэт, отчего возникало в отдалении размытое пятно. Не от холода защищалась, какое там! Лето уже приближалось к своему разгару. Но очевидно в видах конспирации, излишне, хотя и мило, что позаботилась о моей трудовой репутации.
Я не сказал ей ни «здравствуйте», ни «доброй ночи», рассыпался в бестолковых извинениях, и совсем сбился на смущение. Она, напротив, глядела на меня весело. Я был ей забавен, и сердце мое зашлось от этого невозможного предположения. Вызвать ответный интерес у девушки первый шаг к успеху, даже если интерес сей с отрицательным знаком. Убивает досада и равнодушие, здесь никогда нет шансов. Но если замерцает огоньком любопытство и ожидание: а что будет дальше? – считайте, один раунд выигран.
Мы крались обратно, будто обожженные тени индейцев во враждебный лагерь бледнолицых. Или как оголодавшие лисы, готовящие атаку на частный курятник. Во всем этом не было абсолютно никакой нужды – комнаты Мао и Ольги выходили во двор, и вообще с отдельным ходом в правом дальнем крыле. Главный ни за что не желал покидать казенное жилье, будто не только душой, но и стареющим своим телом сросся с подчиненным ему учреждением, словно бы дозволив последнему поглотить себя целиком. Опасности семейство врачей Олсуфьевых не представляло для моего предприятия – поди, спали давно, Карину Арутюновну в расчет я не принимал, за рамки своих прямых обязанностей эта славная женщина не выходила никогда. И рамки эти отнюдь не включали в себя ночной дозор за двумя медбратьями-обалдуями.
Мы крались и шептались. Ни о чем существенном. Тсс! Тише! Тише! Осторожно, ступенька! Хи-хи-хи! Друг за дружкой, это было прекрасно. Редкий момент безоблачного счастья, вообще выпадающий человеку. Само собой, надежда и ее осуществление, внезапная удача и улыбка судьбы, победа и заслуженная награда, все это тоже счастье. Но не такое чистое,