был задан вопрос, следовательно, ему было разрешено открыть рот.
– Мы, мать твою, – сказал он, чётко выговаривая слова, чтобы до Маэстро дошло всё, что он скажет, – мы хотим создать театр, в котором не будут дохнуть от скуки те, кто придёт смотреть наши спектакли.
Глава четвертая
«Театр, в котором не будут дохнуть от скуки те, кто придёт смотреть наши спектакли!».
Сидя на заднем сидении лимузина, который вёз его в Киберон, Маэстро расковыривал рану, нанесённую ему сорок восемь часов назад в Милане.
Завершившееся долгими аплодисментами его выступление в Сенате, показанное в теленовостях, комплименты Президента и коллег-сенаторов, автограф, выпрошенный командиром авиалайнера, доставившего его в Париж, встреча с молодым куртуазным французским министром культуры, который уважительно обращался к нему «Cher Maître» (Дорогой Мэтр), – всё это явилось для раны слабым и коротко действующим бальзамом, малоэффективным, как арабские духи на руках леди Макбет.
Из-за телекамер, не сводивших с него объективов, из-за спин поздравлявшего его председателя Сената, любезничающего с ним французского министра культуры и командира корабля, такого мужественного в своей чёрной форме с золотыми шевронами, перед глазами то и дело вставало подлинное в своей осязаемости, подобно призраку Банко6, видение Паниццы. Ужасный в своём синем в белую полоску костюме, в рубашке, большей, чем нужно, на пару размеров, с бельевыми прищепками на лодыжках, он бросал Маэстро в лицо невероятное: «Театр, в котором не будут дохнуть от скуки те, кто придёт смотреть наши спектакли».
Если следовать логике Паниццы, это должно было означать, что в его театре, театре Маэстро, публика дохнет от скуки!
Он передёрнул плечами, ругая себя последними словами за то, что все время думает об этом мерзавце. В конце концов, кто такой этот Паницца! Какое отношение он может иметь к Вольфгангу Гёте! Только у таких, как он, с их менталитетом и лексиконом фанатиков-коммунистов времён холодной войны, может вызывать смертную скуку высочайшая поэтика «Фауста». Да пошёл он!..
– Иди ты в жопу, Паницца! – вырвалось у него.
– Простите? – спросил Нуволари, ведя машину с обычной невозмутимостью. – Вы что-то сказали?
– Нет, ничего.
– Вы обратили внимание, как красиво смотрится сегодня этот замок?
Маэстро механически повернулся, чтобы взглянуть на замок, прекрасный и ужасный, хранитель мрачных средневековых тайн, пропитанных кровью и ядами. Но тут же из-за окружённой башнями громады выплыла огромная гротескная фигура Паниццы, который кричал прямо ему в уши: «Театр, в котором не будут дохнуть от скуки те, кто придёт смотреть наши спектакли!..»
Что более всего изумило Маэстро, так это формальная реакция остальных членов профсоюзной делегации. Он ожидал, что они немедля открестятся от сказанного Паниццей, выгонят его пинком под зад, обольют безоговорочным презрением, шарахнутся, как от прокажённого.