И всё из-за сникерсов, будь они неладны!
«Я научился многому с тех пор.
Ты знаешь там какие педагоги?
И вышло, что мой первый приговор.
Меня свернул тогда с пути-дороги…
Малолетка, малолетка – в моей мрачной жизни клетка.
И казённая одежда, а в душе горит надежда….
Алкоголь уже давно ударил в голову и тянуло просто поговорить по душам. Девушка пила чай не спеша, слушая его пьяный монолог. За ней как назло никто не шёл.
– Нам было по 17 лет. Дури больше, чем мозгов. И этот азарт: откроется замок или нет? А оно взялось и сошлось! Ключ повернулся, замок расстегнулся… Ты этого не застала. Киоски железные стояли вблизи остановок. Работали круглосуточно. Тогда только появился американский шоколад: Сникерс, Баунти, Твикс, Марс. Жвачки были «Турбо – спорт» с вкладышами гоночных машинок. Все парни у нас в классе их собирали, обменивались, если попадали одинаковые… В тот вечер он почему-то стоял закрыт. Моросил мелкий дождь. Выходной день, на улице никого. У Сани связка ключей была. Все ключи, что находил на улице, подбирал. Вот одним из тех ключей мы замочек тот и открыли. Этот батончик Сникерс я мог позволить себе купить раз в неделю на сэкономленные деньги от школьных обедов. А тут целые коробки этого шоколада. Сначала просто сидели ели, кока-колой запивали, а потом по карманам давай тырить в брюки, в куртку, жвачки горсть прихватили. Мы из киоска вышли, а по дороге патруль ДПС. Мы бежать, они за нами. Ночь провели в изоляторе. Завели дело о взятии с поличным. Матери пришли только утром, но домой не отпустили. Будь то мы воры-рецидивисты какие-то… А потом суд и по полной катушке – пять лет, от звонка до звонка. В то время пятёрку давали за угон автомобиля, но не за десять шоколадок. Адвокат настаивал на условном, но видать мы следователю не понравились… Хозяин киоска был грузин Джанелидзе. Имя уже не помню, а вот фамилия за время суда врезалась крепко в память. Хороший инструктаж он от следователя получил, «пел» так, что люди в зале прослезились, что мы его разорили, троих детей его без куска хлеба оставили, сюда же приплёл о ненависти русских к ним, что чурками дразним. Судья нас только спросил: «Вину свою признаёте?» А мы ж на добрых, русских сказках выросли, честность с молоком матери впитали. Нас спросили, мы ответили. Я как приговор услышал, на мать глянул, а у неё слёзы в глазах стоят и губы дрожат. У меня у самого сердце словно выстрелом пробило. Казалось, что всё происходит не со мной, будь то сон это. Я ж никуда из дома на долго не уезжал. Даже в пионерские лагеря не ездил. Один раз отвезли, через три дня забрали. Выл так, что вожатые родителям на работу позвонили и те приехали за мной. А здесь разлука не на месяц, и даже не на два. Наручники на запястья нам ещё в зале суда застегнули. Когда уводили то отец кричал, что не сын я ему, что знать меня не хочет. Думал, это нервы, что с горяча не скажешь. А потом письмо от матери получил. Видать он заставил написать. И вот она вся правда! А не случись этого и не знал бы ничего… Мать с мальчиком цыганом дружила. Он пришёл к ним в класс посредине учебного