двинулись назад.
Иван остановился, снял рюкзак, покопался внутри.
– На всякий случай… оставлю подарочек. Самую малость.
Он достал небольшой пакетик, раскрыл его, взял щепотку молотого перца, бросил на дорогу.
– Давай пробежимся.
Через два квартала, запыхавшиеся, они остановились. Иван прижал Еву к себе, она положила голову ему на плечо.
– Молодец. Быстрей меня бегаешь.
– Да уж… Мне сейчас только бегом заниматься.
– Прости. Зато они нас уже не достанут.
Полной уверенности не было, но стало спокойней, хотя присутствие в городе собак – мрачный, опасный факт. Иван и Ева тем более не могли покинуть город сейчас. За его пределами шансы выжить станут минимальными, если стая покинет город в том же направлении и возьмет след. Иван указал на здание без входной двери на противоположной стороне улицы, Ева кивнула, вдвоем они направились через дорогу.
Когда они выходили на тротуар, оба увидели в оконном проеме мелькнувшую тень. Ева подалась назад, Иван выхватил топор, закрывая собой жену.
Два разных страха играли в перетягивание каната: Анна не подходила к спящему незнакомцу, но и не уходила прочь оттуда, где рядом со спящим находился труп ее мужа.
Она знала, что в одиночестве обречена, но была уверена, что не заставит себя разбудить человека (и тем самым спасти и его, и себя?), который, судя по всему, убил ее мужа. Есть шанс, что незнакомец сказал правду, и Виктора убил кто-то другой. Но даже в этом случае Анна не могла смириться с тем, что дальше ее жизнь станет общей с жизнью незнакомого человека. Сейчас совместное сосуществование предполагало такое переплетение чувств, интересов, времяпрепровождения, что никакой Прежней Жизни было не под силу настолько тесно соединять людей.
После полудня появились первые признаки сонливости. Анна удивилась: из-за своего горя сон казался немыслимым. Время шло, потребность усиливалась, нарастала. Они с Виктором бродили долгие часы, прежде чем Анна уснула в новом убежище, но спала она от силы полчаса и теперь на собственном опыте убеждалась, что человек со всеми своими идеалами, заявлениями и стремлением – горсть праха, не больше.
Обычная физическая потребность, приправленная осознанием того, что без посторонней помощи все это закончится смертью, приглушила боль от смерти мужа, страх от присутствия незнакомца и понимания, что он – единственная надежда выжить. С каждой минутой тускнело неприятие того крайнего варианта, на который Анна могла рассчитывать.
Как ни странно, страх и горечь от того, как блекнет в ее глазах факт смерти мужа, породили последний всплеск упрямства: Анна пошла прочь, отгоняя все здравые мысли. Она шла, будто толкала сама себя, но преодолела всего пару кварталов. Жить хотелось сильнее, нежели следовать неким принципам, слабеющим с каждой минутой. Подавленная, вытирая слезы, она вернулась и долго смотрела на спящего незнакомца (убийцу мужа?). Анна несколько раз порывалась его разбудить и отойти, чтобы он не мог схватить ее, если у него были такие планы. Принять, что он так же нуждается в ней, как и она в нем, что причинение