ребят. Ученики подтягивались к Главе Поселения, посматривая на бритоголового старика: когда же он прекратит это безобразие? Давид не прекращал – он улыбался.
Его крепкий бревенчатый дом – он служил для общих собраний, обучения детей, заседаний Совета – занимал центр Поселения. Домики попроще стояли в несколько параллельных рядов. Поселение огораживал частокол в два человеческих роста, который будто скрепляли две обзорные вышки. По периметру частокола деревья были вырублены.
Ученики скопились перед крыльцом, глядя на Давида, на забияк – те, чувствуя безнаказанность, подняли хай до небес, и Давид подвел черту под их маленьким безумием:
– Хватит! Успокойтесь! У вас сегодня арифметика, а это штука серьезная.
Вопли оборвались, и, незаметно для Давида пиная друг друга, сорванцы потянулись следом за остальными. На уроке они сидели тихо, и не верилось, что считанные минуты назад они казались неуправляемыми. Давида дети боялись. И уважали – самый старый человек Поселения, еще крепкий, к тому же поговаривали, что он видел то, чего не видел никто – жизнь до Поселения.
Давид получал наслаждения от преподавания. Каждый ребенок был на счету. Давид знал болезни, привычки и желания каждого из них. Пожалуй, преподавание доставляло большее наслаждение, нежели столярное дело, а этим Давид занимался с детства.
Давид начертал мелком на доске пару очередных арифметических примеров, взял указку, повернулся к ребятам. В этот момент дверь открылась, и вошел Илья – невысокий, но мощный, крупные руки, крупная голова, волосы на затылке собраны в пучок – с такой прической в Поселении был только Назар, остальные мужчины волосы сбривали.
Давид взглянул на застывшего Илью и понял, что случилось что-то нехорошее. Причем Илья не мог ждать окончания урока, чтобы говорить с Давидом. Пристальный взгляд, ни одного движения – в этом был весь Илья: что-то кипит внутри, этого не видно, но страсти под внешней оболочкой передаются тому, кто посмотрит ему в глаза. Давид знал его еще лучше любого ребенка, благо был всего на одиннадцать лет старше.
– Ребята, небольшой перерыв, – сказал Давид. – Можете погалдеть. Только за частокол не выходить.
Ребята потянулись на выход, притихшие, никто не говорит ни слова: почувствовали, что Илья неспроста такой угрюмый. Давид закрыл за ними дверь, повернулся, посмотрел Илье в глаза. Тот шагнул к стулу, сел, глядя в пол.
– Что случилось?
– Андреев умер, – пауза. – Скоро в старой гвардии никого не останется.
Повисло молчание. Илья сел за стол, в руках у него оказался – обычная процедура-привычка – прозрачный, слегка приплюснутый шар с миниатюрной елочкой внутри и идущим миниатюрным снегом. Илья поглаживал шар руками, как некое миниатюрное домашнее животное, глядя в одну точку. Когда он приподнимал его, на дне мелькал ряд мелких нацарапанных цифр. Давид уселся напротив.
Паузу прервал Илья:
– Не заметил, те, кто родился, на этом месте, покрепче нашего поколения?
Давид тепло улыбнулся.
– Когда потомки живут дольше, это