и т. д.
Но этот пессимизм, идущий от кричащих абсурдов советской системы и советской идеологии, пессимизм, который был рожден моим наверное не по возрасту развитым здравым смыслом, легко заглушался верой в то, что стоит избавиться от оков советской системы, и все будет у нас «как у людей», как на Западе. Крестьяне, ставшие фермерами, начнут также усердно работать, как они в советское время работали на своих так называемых «приусадебных участках». Свободные от советской системы граждане начнут избирать во власть самых умных, профессиональных, успешных людей. И т. д. и т. п.
Даже если произойдет чудо и Путин снова, на этот раз серьезно отдаст власть преемнику, который начнет серьезно думать именно о развитии страны, что невозможно без преодоления нашей снова углубляющейся бедности, я не уверен, что он, этот лишенный болезненных геополитических амбиций президент, простой, умелый хозяйственник, как Артамонов или Собянин, сможет преодолеть нынешнюю русскую духовную пассивность, русскую апатию, крепнущее в последние годы неверие в то, что в России что-то можно изменить к лучшему.
Сегодня, спустя ровно четверть века после перестройки, после демократических преобразований начала 1990-х, лично у меня нет веры в то, что демократические перемены в политической системе, о которых пишут уважаемые мной авторы уважаемой «Новой газеты», в то, что «новая перестройка» приведет к оздоровлению настроений новой России. Но на самом деле, по крайней мере сейчас нет ни одного факта, ни одного свидетельства того, что люди просыпаются от сна, начинают думать, всерьез защищать свои интересы, что есть сила, способная противостоять происходящему на наших глазах укреплению традиционного русского самодержавия. Напротив, я все больше и больше нахожу свидетельств тому, что наши евразийцы правы, что политическая культура нынешних русских мало чем отличается от политической культуры наших подлинных братьев от политических нравов современного Казахстана, Азербайджана и т. д. Даже у киргизов больше политической активности, больше запроса на демократическую смену власти, чем у нынешних русских, боготворящих нового русского самодержца. Навальные и им подобные для меня не в счет. Они хотят перемен только для себя, для своего собственного либерального единовластия и сверхвластия. Кровь октября 1993 года на совести людей, называющих себя либералами.
Пессимизма в отношении будущего, не просто будущего, а успешного, полноценного будущего, у меня сегодня даже больше, чем в самые маразматические советские времена. Но мой пессимизм идет не от того, что я перестал любить Россию, но от того, как я все больше и больше убеждаюсь, что наш русский абсурд нескончаем, что мы так и не хотим знать правду и о нашей советской истории, и о том, чем на самом деле был СССР, не хотим руководствоваться простым здравым смыслом, учиться на трагедиях и катастрофах прошлого. Конечно, авторитет власти в России очень важен для сохранения политической стабильности. Но