это мы его в детстве называли. Вообще-то зовут его Иосиф. Псевдоним? А нет у него псевдонима.
– Тогда какой же фамилией он стихи свои подписывает, поэт твой? Вдруг скажут где-нибудь фамилию его, а я им в ответ, так запросто: «Приятель это друга моего Виктора. Так что знакомы».
– Фамилия у него Бродский. Только его не печатают.
– Отчего же? Стихи, наверное, пишет плохие? – спросил Федот и вынул жигало из костра.
– Да нет, стихи, вроде, нормальные. Всем нравятся, а редакторам – нет. Не по-партийному пишет. Вот и не печатают.
– Поперёшный, значит? – понимающе добавил Федот.
– Вроде того.
– Если крамолу пишет, значит, наш человек, – кивнул Федот.
– Так где же он, друг твой? В Ленинграде прохлаждаться остался?
– Нет, в Архангельской области.
– Чего он там? Лесозаготовителем, небось, деньгу зашибает?
– Как бы не так. В колхозе «Даниловский» помощником скотника трудовую повинность отбывает.
Витька замолчал, будто неожиданно запнулся за что-то, потом негромко добавил.
– Ссыльный он, как и я. По пять лет нам дали.
– Понятное дело, – почесал за ухом Федот.
Он долго смотрел на свои мозолистые руки, потом негромко проговорил.
– Ты вот что, Витёк, про то, что ссыльный, не больно-то переживай. Тут через одного все такие. Нам теперь чего, не жить? Или дожидаться, куда «они» опять укажут? Как бы не так. Жить будем и радоваться всем «им» назло. Ты только, писатель, с молу не размазывай, это тебе не краска. Бери её, где погорячее, да в паз-то вжимай, вжимай, чтобы впитывалась. Глядишь, Андрюха когда-нибудь, вместо того чтобы утонуть вместе с неводником, спасибо тебе скажет. А вот то, что книжку собираешься написать, это молодец. Она ведь, жизнь наша, будто следы на снегу: придёт время – растопятся. И всё, стало быть, не осталось ничего. Не было вроде как бы нас вовсе. А возьмёт образованный человек книжку лет через сто да прочитает. Ему интересно будет, а заодно людей вспомнит тех, что раньше жили. Получается, что нас. Да хоть эту самую секундочку взять. Ты же её тоже, небось, собираешься описать? Правильно?
– Конечно, – кивнул Виктор. – Вся наша жизнь секундочки. Писатель для того и работает, чтобы эти секундочки запечатлеть в стихах или рассказах.
– Ты вот, Витька, всё посмеиваешься, а сам того не представляешь, какое серьёзное дело задумал. Беспокоюсь только, поймут ли нас те, что через сто лет книгу твою читать будут. Сомнения есть, конечно, но ты, Витя, пиши. Одна только просьба, всю правду напиши, как она есть на самом деле, а не как в «ихних» газетах, где всё гладко да красиво. Потому что врут там всё, а враньё, оно кому нужно?
На следующий день неводник, легко соскользнув с покатов, шлёпнул днищем о воду и затих. Загремели вёсла, Федот оттолкнулся от берега, ловко через длинный нос запрыгнул на борт, несколько раз, наступив на край борта, качнул неводник из стороны в сторону, прошёлся туда-обратно, зачем-то попрыгал на корме, разогнав по сторонам волны. Наконец показал на вёсла:
– Давай,