слышал.
Он смотрит на свой палец, потом снова сует его в рот.
Мой любимый мальчик.
Желтый свет из гостиной падает на террасу, создавая обманчивое впечатление тепла и благополучия.
– Это был ненастоящий день рождения. Все грустили. Ни свечей, ни торта, – огорченно бросает он.
– Мы по тебе скучаем.
Он улыбается. Нежно, показывая, что понимает.
– Не люблю, когда мама плачет. Не хочу слышать. Ее плач напоминает крики раненого зверя, которому очень больно.
– Ей очень больно, Жером.
– Не хочу этого слышать. Сначала она всхлипывает. Потом становится тихо, она молчит, очень долго, и как будто не дышит… а потом раздается крик.
– Жалоба.
Он кивает.
– Иногда бывает страшно. Мамин плач похож на вопль призрака.
Он умолкает, но лицо тут же озаряется солнечной улыбкой.
– Знаешь, когда мы с Пьером играли, он часто издавал такие вопли. Я трясся от страха, а он веселился.
Я воображаю эту сцену, улыбаюсь, и мне становится чуточку легче дышать.
– Помню. Я его за это ругал.
– Ага. Но это была просто игра. Мы с Пьером здорово играли.
– Тебе этого не хватает?
Он пожимает плечами.
– Нет. Я все еще играю. Ну, иногда. У меня не так много времени. Я все еще с вами. Но без игр с Пьером скучно.
– Неужели? Но вы так часто ссорились!
– А вот и нет! Вовсе не часто.
Он поднял голову и распрямил плечи.
– Мы играли часами – в нашей комнате, в саду. Было очень весело. Иногда ссорились, но редко. Родителям кажется, если дети ссорятся раз или два в день, это караул! Но в последнее время вы с мамой… вы все время кричите друг на друга.
Я растрогался.
– Ты прав. Теперь я тоскую даже по вашим спорам.
Пьер продолжает играть в футбол. Стучит мячом о стену. Он повеселел. Мальчик сильнее нас.
– Ты видишь лишь то, что хочешь видеть, папа. Пьер не в порядке. Он выходит поиграть, чтобы сбежать от вас, а мяч пинает, чтобы дать выход накопившейся внутри злости.
– Откуда ты знаешь?
Он смотрит на меня с укором: я его разочаровал.
– Прошу тебя, папа, не задавай больше таких вопросов.
– Прости. Я удивлен. Я думал… Пьер выглядит таким… сильным.
Он раздосадованно качает головой.
– Сильным… (Он хмыкает.) Пьер, как всегда, изображает крутого. А сам плачет втихаря – как ты. В хижине, в глубине сада.
Эта картина терзает мне сердце.
– И вечерами, в постели. Он целует вас на ночь, улыбается, потом ложится, натягивает одеяло на голову, зовет меня, говорит со мной, зовет и… плачет.
– Зачем ты это говоришь? Мне так больно…
Он снова качает головой.
– Я говорю, потому что ты приходишь, чтобы услышать это.
– Вовсе нет. Я прихожу поговорить с тобой.
Он переводит взгляд на воду.
– Ты растравляешь рану, потому что ищешь другой способ выразить горе. Ты кидаешься на колючую проволоку, но не для того, чтобы убежать: ты хочешь