кто побыл бы здесь с вами. Может быть, ее мать или сестра…
– Никого нет. Все умерли от лихорадки прошлым летом. – Он снова поднес бутылку к губам и снова уставился в оцепенении в стену.
– Тогда вам лучше молиться.
Скользнув по мне взглядом, он снова взялся за бутылку. Все, что я могла видеть, была страдающая молодая женщина за дверью. Я вырвала из его слабой руки бутылку и швырнула ее об стену. Стекло разлетелось, как разбитые надежды. Вид у него был пораженный, но я знала, что в его состоянии он не сможет меня обидеть.
– Окажите почтение своей жене, сэр. Она умирает, стараясь произвести на свет вашего ребенка. Уважайте ее последние часы, хотя бы оставаясь трезвым.
Боль в левой руке отвлекла мое внимание от его медленно мигающих глаз. Осколок стекла размером с наперсток попал мне в основание большого пальца. Я сердито вырвала его и с удивлением наблюдала, как из глубокой раны струится кровь. Я оторвала полоску ткани от подола юбки и обернула ею руку, чтобы остановить кровотечение.
Вытерев фартуком руки, я медленно вернулась к роженице. Мой собственный ребенок был сейчас спокоен и не брыкался.
Домой я вернулась только на следующий день на закате. Спина и сердце у меня болели, конечности одеревенели от усталости. Фургон и лошадь я оставила перед домом, предоставив о них позаботиться Зевсу, а сама пошла разыскивать Джеффри. Он стоял на пристани, выходившей на Данбарский залив, где он сливался с рекой Фредерикой, наблюдая изумительной красоты закат. Мне всегда казалось, что закаты на Сент-Саймонсе были свидетельством того, что Господь не оставлял нас в нашем суровом краю, с лихорадкой, жарой и бурями, но при этом невыразимо прекрасном.
Джеффри обнял меня, вместе с нашим ребенком. Отец однажды сказал мне, что у индейцев Мокамы было сто слов, означавших «любовь», но, глядя в лицо мужу, я не могла представить себе, что их хватило бы, чтобы выразить мое чувство к нему.
Пальцами он провел по моим щекам, заглядывая мне в глаза с невысказанным вопросом.
– Мать умерла, но ребенка я все же спасла.
Я прижалась лбом к его груди, вспоминая, как я выкупала новорожденного и положила его в колыбель. Отец его был настолько подавлен горем, что не мог взять его на руки. Я приготовила к погребению мать и по возможности убралась в доме, оставив на огне баранье рагу. Я не докапывалась до причин своих побуждений. Скорее всего, пыталась возместить свою неудачу, наказывая себя за неспособность спасти обоих, мать и дитя. Я знала также, что и никто не был бы в состоянии это сделать. Оставив Этте наставления, как ухаживать за младенцем, я послала позвать священника. Я сделала все, что могла, и это было для меня самое тяжкое.
– Моя храбрая девочка, – сказал Джеффри, нежно меня целуя. В глазах его внезапно появилось ожесточение. – Никогда не оставляй меня, Памела. Никогда. Я не смог бы прожить и дня без тебя на этой земле.
Я коснулась его лица. Золотой обруч на пальце вдруг показался мне безмерно тяжелым. Я нашла это кольцо на берегу после шторма, и мы оба решили, что я могу