охранник. По знаку монарха детина порылся в недрах маленького дорожного сундучка, пристроенного с правой стороны диванчика. И в мою руку лег приятно позвякивающий, восхитительно тяжелый мешочек из черного бархата, украшенный вензелем августейшего дома.
– Благодарю вас, ваше величество, – проблеял я.
– Это я тебя благодарю, Рик, – добродушно рассмеялся Ридриг.
– Могу я уйти, ваше величество?
– Иди пока.
Я задом вылез из экипажа, сохраняя на лице самое верноподданническое выражение. Он сказал: «иди пока». Что бы это значило? Мы еще увидимся? Не хотелось бы. Ридриг второй – монарх вполне приличный, его называют Тихим за то, что во время его правления Галатон ни разу не воевал. Но я предпочитаю придерживаться одной народной мудрости, гласящей: «Монаршая милость может быть горше гнева». Пока я общался с императором, так сказать, на короткой ноге, тело неудачливого кайлара чудесным образом испарилось, а вокруг того места, где оно лежало, деловито сновали люди в синих и серых мундирах. Ну, конечно! Все, как я и предполагал! Развеселые девицы и тетка с корзиной тоже куда—то делись. То ли дождались своей пролетки и уехали, то ли уже доставлены в Счастливое местечко. Меня, однако, выпустили беспрепятственно. Я развернулся и зашагал туда, откуда пришел – в сторону родного Портового квартала. За спиной раздался разбойничий посвист императорского кучера, а затем грохот отъезжающей кареты.
Удалившись от Кольцевой на приличное расстояние, я с любопытством заглянул в подаренный мешочек и остановился, утирая со лба пот и переводя дыхание. Содержимого кошеля могло хватить лет на десять безбедного существования, потому что он был доверху, под самую завязку, наполнен золотыми паунсами! Возблагодарив Луга и его наместника на земле – императора Ридрига второго, я туго затянул мешочек шнурком и с большим трудом засунул его в карман штанов. Правая штанина сразу же вздулась, приобретя нелепый и уродливый вид. А что же делать? Будь у меня пояс, или ремень – я бы, конечно, подвесил кошелек именно на него. Но по законам Галатона бастардам полагается ходить в свободной не подпоясанной рубахе из грубого полотна летом, и в длинном дерюжном балахоне зимой. Глупо, конечно, и очень неудобно, да ничего не поделаешь: пояса нам не разрешены, а если городская стража поймает на нарушении традиции, может здорово отлупить. Говорят, этот обычай возник после того, как одного герцога его незаконнорожденный сын удавил во сне собственным поясом. Вполне возможно, кстати, учитывая отношение дворян к бастардам.
В узком проулке улицы Мусорщиков ко мне подошли двое с разбойничьими рожами и начали теснить в тупик Дохлой крысы. Вроде не местные, во всяком случае, я их никогда в Портовом квартале не видел.
– Ух ты, смотри—ка, Хряк, какой красивый парнишка к нам идет, – прогнусил маленький тщедушный человечек в грязной, залитой то ли кровью, то ли красным вином, рубахе.
Его толстый товарищ, которому удивительно шло прозвище Хряк, остановился в паре шагов от меня, ухмыляясь и многозначительно поводя жирными плечами.
– А