хи классической литературы.
В его квартире на фоне книжных шкафов и стеллажей с книгами, на особых полках и подставках были расставлены бюстики, статуэтки, забавные безделушки, вазы и пальма в кадушке. На стене – два портрета – Достоевского и Толстого, а между ними – большой плакат с крупными буквами алфавита – от А до Я и цифрами – от 1 до 10. В одном углу на стене висел самурайский меч, а ниже, на специальной тумбе, пребывал гипсовый бюст В.Г.Белинского с синим шарфом на шее. Стол писателя – красивой старинной работы, из орехового дерева с кипой белоснежной бумаги формата А4, портретом покойной жены и здравствующей внучки.
Но и от уверенной поступи прогресса Фёдор Львович бежать не собирался. В контраст с классическим интерьером писательского кабинета, другой угол комнаты был оборудован современной оргтехникой и мебелью. Системный блок тихо шелестел кулерами, умно и уютно мигал разноцветными шпалами, мягко светился широкий плоский монитор, в специальных отделениях покоились всегда готовые к услугам принтер и ксерокс.
За компьютером сидела Юля, внучка писателя, двадцати пяти лет, миловидной наружности и быстро набирала текст. Бойко поплясав пальцами на клавиатуре, она изящно ткнула наманикюренным пальцем в какую-то клавишу, и из чрева принтера с урчанием вылез на свет божий очередной лист с ровными строками чёрного текста по белоснежному полю.
Рука писателя, в свою очередь, красивой ручкой, украшенной синими кристаллами, и красивым подчерком дописала художественный текст. Поставила точку. С минуту рука неподвижно лежала на столе (пишущий хмуро созерцал текст, исправления, зачёркивания, обведённые слова в нём). Затем решительно перечеркнула всё написанное большой, на весь лист, буквой «Х».
Фёдор Львович поднял голову, откинулся на спинку кресла, что-то тихо, но крайне раздражённо, ворча про себя.
– Всё! Моё терпение не безгранично! – наконец громко произнёс он, – Это не герой, а бунтарь какой-то, упрямец неисправимый!
– В чём дело, дедуля?
– Да, вот…, – недовольно пояснил дед, показывая ладонью на рукопись, – В первый раз со мною такие…м-м-м… чудеса: думаю написать одно, а пишется совсем другое. Написал, возвращаюсь, эпизоды куда-то исчезли… Чертовщина! Вчера вот, только собрался написать прекрасную сцену его первого поцелуя с Жанной, – только первое слово написал, – пальцы свело, рука занемела, не могу ручку держать… Этот Егор с самого начала не заладился.
– Это всё случайности, – примирительно ответила Юля.
– …Которые превратились в закономерность, – продолжил писатель, – Нет, Юленька, я решительно вычёркиваю его из героев. Заменю более покладистым. Материала вот только жалко, столько трудов потрачено на этого распи… Кхм… Я душу в него вложил, а в ответ – чёрная неблагодарность. Первый раз со мною такое. Дожился: не могу совладать с персонажем… Я всегда был писателем-реалистом!
– Дед, ну что ты такое говоришь?! – внучка быстро повернулась на винте, – Ни в коем случае! Лучшего героя, чем он, у тебя ещё не было. Да и во всей литературе, может быть. Он живой, душевный, глубокий… А какой характер! Я, когда набираю, так и вижу его живого. Он даже как бы и не написанный, а объёмный, телесный, что ли. Откуда ты его взял?
– Один раз в магазине увидел этого парня. Внешность привлекла. Вроде ничего необычного, примечательного, а взгляд притягивает. Ну, а потом, как обычно, вообразил, додумал… Да, надо признать, персонаж получился удачным, но крайне непослушным, плохо управляемым. Герой не может перечить автору – назидательно, с паузами между словами, произнёс писатель, – Он даже говорит не как я задумал, а что-то своё пытается сказать, зараза! Откуда только у него,… то есть у меня, берутся такие слова. Подозрительный, пытливый. Хочу написать фразу, а она сама собою разрастается в целый монолог, не удержишь. Ой, не нравится мне всё это.
– И всё-таки я настаиваю, дед, чтобы ты его дописал, – сказала Юля, – Честно скажу, пока ты писал, а я набирала, я по-настоящему влюбилась в него, именно как в живого человека. Он должен остаться, а ты писать его дальше! Он и читателю понравится. Необычный какой-то.
– Всё равно он не стоит таких усилий и таких нервов. Может, он такой упрямец из-за имени? Егор… Что-то грубое, гордое, рычащее… Переименовать его в Серёжу, или в Володю? Эдик? Или всё-таки вообще убрать?
Юля умоляюще посмотрела на Фёдора Львовича:
– Дед, пусть он будет и останется именно Егором. Ради продолжения я бы даже вышла за него замуж и своей любовью и лаской убедила бы его сделать всё правильно, по сюжету, по замыслу, образумила бы, – проникновенно сказала она, – Лишь бы он остался и жил счастливо, пусть и с Жанной. В самом деле, не студенту же быть главным… Вечно в наушниках и в проводах ходит. Он с Жанной-то справиться не может, купит ей цветы там, пирожное, обольстить как следует…
– Замуж… Скажешь тоже, – усмехнулся писатель, но тут же нахмурился и задумался.
После некоторой паузы, он вдруг серьёзно и неподвижно уставился на внучку водянисто-голубым и беспощадно реалистическим взглядом без тени каких-либо эмоций.
– Впрочем… Замуж, замуж… Хорошо. Будем писать