нельзя. Поэтому снаружи они были не только чистенькие, но и даже пушистенькие. А под тем, что снаружи, накапливалось из года в год. Поэтому все и думали, что управлёвики толстые.
И вот самый толстый управлёвик, скрыв своё удивление перед чудом Слабачка, предложил, думав и надумав, другим управлёвикам:
– А если на эту плывущую почти гору воздвигнуть памятник?
– Так ведь…
– На время, пока…
– Точно! Пока несёт!
– Ну, да, несёт-то еле-еле…
– До заката!..
– Вот, до заката и постоит.
– На том, что плывёт.
– А… зачем?
– Помощнички м-н да, у меня.
– Когда он там, где стоит, его видят те, кто проходит, – снизу в глаза заглядывая, скороговоркой говорил молодой Подлизнюкин.
– Таак!
– А так видят те, мимо кого проплывает, – продолжал Подлизнюкин.
– И плюс те, кто проходит.
– Воооот!
Орды рабовьёвиков ринулись на памятник, оторвали его от земли и понесли к несомой глыбе. А другая орда муравьёвиков тоскала на носилках и спинках землю, щебёнку и камешки и доканчивала насыпать холмик на пути глыбы.
Когда глыба Слабачка поравнялась с насыпанным холмиком, с него перетащили на неё памятник «Самому примерному муравью». И стало казаться, что те, кто ближе к памятнику, светлее тех, кто от памятника дальше.
По высоте памятник мог сравняться с глыбой. Теперь все, глядя на самого примерного, должны были стать сами себе примером и другим.
Но памятник почему-то повышал всем настроение. И чем больше на него смотрели, тем больше он это настроение и повышал. И настолько сильно, что сначала вызывал позывы к улыбке, потом саму улыбку, а потом смех, который переходил в хохот. Многих муравьев отправляли в больницу, потому что они надрывали животики.
Но ещё удивительнее оказалось явление потери роста. Чем больше муравьи надрывали животики, тем меньше становился памятник сначала в их глазах, а потом и в глазах тех, кто животики ещё не надорвал и не надорвёт. А уменьшившись в глазах, памятник и сам уменьшился. И те, кто с ним рядом, уже не были светлее тех, кто от него дальше. Даже казались темнее.
Памятник понизился до роста муравья. Тогда рабовьёвики сбросили памятник, потому что это был уже не памятник, и сами скатились с глыбы.
Памятник поднимать никто не стал. На него перестали смотреть. О нём сразу забыли.
Но сразу, как о нём забыли, он стал расти сначала в глазах муравьёв, а потом и сам. Тогда трудовьёвиков вновь бросили на памятник и они поставили его на его прежнее место.
Памятник больше не увеличивал настроение. Глядящие на него теперь становились серьёзными и переставали сутулиться, отчего казалось, что они подросли, и вырастали в собственных глазах. Но вырастали только в собственных глазах. Но одни светлели, другие темнели. И те, кто светлел, мог стоять и дальше.
А Слабачок продолжал идти.
В этот раз один из умнёвиков вот что наумнёкал:
– А