покачала головой.
– Несколько времени она действительно играла на сцене, – сказала она. – Она дочь очень высокопоставленного лица. Вернее, она сирота. Отец ее пустил себе пулю в лоб, когда она пошла на сцену. Это случилось десять лет тому назад. И ей теперь всего двадцать семь лет. Она, вероятно, сделает карьеру. Хотите еще чашку чая?
– Благодарю вас, баронесса.
Беата стала глубоко дышать. Пришла решительная минута. Ее черты приняли напряженное выражение, и Фортуната невольно слегка приподнялась. Беата начала решительным тоном:
– Я должна сказать, что не случайно прошла мимо вашего дома, баронесса. Мне нужно с вами поговорить.
– Вот как, – сказала Фортуната, и под густым слоем пудры на ее лице, походившем на лицо паяца, показался легкий румянец. Она оперлась рукой на спинку кушетки и сплела свои неспокойные пальцы.
– Позвольте мне говорить коротко, – начала Беата.
– Как желаете, коротко или длинно. Мне все равно, милая фрау Гейнгольд.
Беата почувствовала раздражение от несколько пренебрежительного тона Фортунаты и сказала довольно резко:
– Я буду говорить очень коротко и очень просто, баронесса. Я не хочу, чтоб мой сын сделался вашим любовником.
Она говорила спокойно; на душе у нее было совершенно такое же чувство, как девятнадцать лет тому назад, когда она должна была отвоевывать себе мужа у стареющей вдовы.
Баронесса ответила с таким же спокойствием на холодный взгляд Беаты.
– Вот как, – сказала она, как бы про себя. – Вы не хотите. Очень жалко. Впрочем, говоря по правде, мне это и не приходило в голову.
– Значит, тем легче вам будет исполнить мое желание, – ответила Беата несколько хрипло.
– Если бы это зависело от меня одной.
– Это зависит только от вас, баронесса. Вы это отлично знаете. Мой сын почти ребенок.
На крашеных губах Фортунаты появилась болезненная складка.
– Какая я, однако, опасная женщина! – сказала она задумчиво. – Знаете ли, почему уезжает моя приятельница? Дело в том, что она хотела провести у меня все лето и ее жених должен был приехать к ней. И представьте себе, она вдруг ощутила страх – страх передо мной. И что же, может быть, она права. Вероятно, я такая: я действительно не могу отвечать за себя.
Беата сидела почти окаменевшая. Такой искренности, доходившей почти до бесстыдства, она не ожидала. И она ответила довольно сурово:
– При таком образе мыслей вам, баронесса, вероятно, все равно, мой ли сын или… – Она остановилась.
Фортуната обратила на Беату свой детский взгляд.
– То, что вы теперь делаете, фрау Гейнгольд, – сказала она каким-то новым тоном, – в сущности, очень трогательно, по, право, это очень не умно. Впрочем, я повторяю вам, что не имею ни малейшего желания… Мне кажется, фрау Гейнгольд, что такие женщины, как вы, имеют совершенно ложное представление о женщинах, подобных мне. Вот, например, два года тому назад я прожила целых три месяца в маленькой