мой друг, прямо на все международные состязания!..
– Вишь чего захотел!
– Отчего же?! Разве я не могу выучиться?
– В прусском лесничестве?! Ни во веки веков!
– Да ведь господин фон Г. выучился!
– Во-первых, ты не господин фон Г.; во-вторых, господин фон Г. обучался в молодых своих летах, а ты уже, слава богу, дожил до предела закоснелости; в-третьих, господин фон Г., по всем видимостям, – немец, а ты, сколько известно, если не из самого Царевококшайска, то по меньшей мере из окрестностей оного.
– Что же из этого?
– А то из этого, что прусское лесничество, обучившее господина фон Г. и преподавшее ему настоящие правила, тебе никогда оных не преподаст; напротив того, так обучит, что ты не токмо зайцу в голову не попадешь, но и по хвосту оного благополучно пропуделяешь.
– Гм… А ведь, пожалуй, ты и прав.
– Конечно, прав.
– Прав, прав, сам теперь вижу, что прав… Немцы вообще народ ненадежный, а теперь, кроме того, сближение с Францией… нарочно не выучат.
– Ну, вот видишь.
– Да-с. Теперь я и насчет Кристофа Функа сомневаюсь: деньги слупит настоящие, а такую палилку пришлет – из-за угла разве палить… И будет прав по-своему, потому – сближение с Францией.
– Отчего ты англичанам не закажешь? Деньги ведь тебе все равно швырять… По крайности вещь будет солидная.
– Англичан я, брат, не терплю. С того самого момента, как меня в детстве гувернантка-англичанка собственноручно высекла, я их переносить не могу.
– Причина резонная.
– Понятно, резонная. Впечатления детства на век остаются, у меня и теперь при воспоминании соответственные части тела чешутся, вот как!
– Однако ты очень впечатлителен.
– И не говори! Однако кому ружье заказать?
– Французам закажи: теперь сближение, так оно как раз кстати.
– Кстати-то кстати, это я и сам понимаю, да у них там путаница какая-то: в Сент-Этьене, говорят, надувало на надувале сидит, Галанд тоже… их и на выставку не пустили… Форе-Лепажа я сам видал в деле – так себе ружьишки… Впрочем, об этом вопросе я еще подумаю.
– А в Пруссию поедешь?
– Ни за какие коврижки! Пропади она пропадом!
И Жабников с некоторым даже озлоблением швырнул в угол «Карманный путеводитель».
Из этих примеров явствует, между прочим, и то, какою настойчивостью в преследовании своей мысли обладал Петр Иванович. В своем неизменном движении вперед он не знал удержу и отступал лишь тогда, когда доводы contra отличались уж совсем подавляющею логикою. Притом же, как выше сказано, он был быстр и скоропалителен; эта скоропалительность во всей своей силе проявилась и утром 27 сентября.
Жабников, в рубашке, вздев на одну ногу туфлю и позабыв надеть другую принадлежность того же рода, немытый и нечесаный, устремился из спальни в кабинет, присел за письменным столом и через несколько минут изготовил такой проект окружного послания:
«М. г., знаю, что Вы, как страстный и опытный охотник, вполне сочувствуете процветанию в нашем отечестве этой благородной забавы; знаю, а посему и обращаюсь к Вам с покорнейшей просьбой