водой, рядком стояли на валу канавы, а ребята лежали под березами, сплетшись в одну огромную, живописную кучу. В зеленой тени сверкали золотистые, бронзовые и оливковые тела, яркими цветами пестрели женские косынки и блузки.
– Борька! Исанка! Отдых!
Борька опустил свой бидон на землю, отер потный лоб и весело замешался в общую кучу. Руки переплетались с ногами, у наклонявшихся девчат в вырезах блузок мелькали на миг, обжигая душу, грушевидные груди. Стенька Верхотин лежал головой на коленях Тани, а она, наклонившись, гладила его курчавую голову.
Исанка поставила свой кувшин в ряд с другими и села сбоку, не мешаясь в кучу.
Можаев враждебно спросил:
– Ты почему в сторонке села?
Исанка презрительно ответила:
– Тебя не спросила! Жарко!
– Нет, не жарко потому что. Ты всегда держишься в сторонке. Вон, Борька чуть тронул за руку, – «ах, ох, это неприлично!». Мещанка ты, интеллигентка! Нет у тебя настоящей товарищеской простоты.
Вера Горбачова поддержала Можаева:
– Как будто в старорежимные времена в великосветской гостиной… Тургеневская девушка.
Борька расхохотался.
– Товарищи, что это? Мы еще начнем вводить регламенты, как держаться и где садиться! Черт знает! Исанка, будь сама собою и плюй на всех!
Можаев проворчал:
– Черт с ней, пускай будет сама собой! Очень мне нужно!
Стенька Верхотин лениво и строго сказал:
– Можаев! Не бузи! Покультурнее нужно быть.
Поднялись, поставили кувшины на головы, пошли дальше. В такт шагу задекламировали все вместе:
Довольно жить законом,
Данным Адамом и Евой!
Клячу истории загоним…
Левой! Левой! Левой!
Можаев с виноватым видом подошел к Исанке.
– Ты не сердись, что я тебя так. Я задеваю тебя, а все-таки очень люблю.
– А мне надо?
Отодвинулась от него и дружески взглянула на подходившего Борьку.
Борька привык первенствовать и привык к жадно слушающим, влюбленным девичьим глазам. Но Исанка становилась ему все желаннее и милее, потому что у нее были гордые и дерзкие глаза, потому что она не позволяла к себе прикасаться.
Он тяжко вздохнул.
– Эх, Исанка! Завтра уезжать, – как не хочется! Я так к тебе привык!
Она из-под руки, придерживавшей кувшин, взглянула, не умея сдержать радости.
Над густолистыми ясенями забелел вдали бельведер дворца. Широкая подъездная аллея. Потом веселая лужайка с цветниками перед террасой. И огромный двухэтажный дворец-красавец – раньше графов Зуевых, теперь – студенческий дом отдыха на сто двадцать человек.
Прошли через лужайку к боковому двору и перед кухнею стали сливать свои кувшины в бочку. Потом на спортплощадку. Большая партия вузовцев, отжившая свой месяц, завтра покидала дом отдыха, на место их приезжали другие. И все спешили последний день наиграться. Спортплощадка была разбита на лужайке перед дворцом.
Футболисты