отставших внезапно полетел вперед с такой молниеносной скоростью, что обратил на себя всеобщее внимание. Он за короткое время догнал товарищей, потом одного за другим опередил их. Вот он легко и уверенно, без малейшего напряжения взял препятствие и помчался дальше, за ведущим скачку всадником; расстояние между ними быстро сокращалось.
Бернрид оглянулся и бросил полуудивленный, полугневный взгляд на неожиданного соперника. Это был еще очень молодой человек, которого до сих пор никто не удостаивал вниманием. Он сидел в седле так, точно прирос к нему. Лошадь, на которой он ехал, казалась почти маленькой по сравнению с рыжим гигантом Дарлингом, но была, несомненно, чистейшей породы: ее стройное сложение и маленькая головка с большими умными глазами выказывали арабскую кровь. Вот она очутилась совсем у крупа Дарлинга; еще одно быстрое, как молния, движение вперед, и обе лошади пошли рядом.
Борьба становилась серьезной. Бернриду довольно было одного взгляда, чтобы понять, что соперник равен ему по умению, что он преднамеренно берег свою лошадь и держался позади, чтобы теперь показать всю ее силу. Точно молния промелькнула по лицу Бернрида, на лбу образовалась грозная складка. Дарлинг почувствовал шпоры и напряг все силы, но напрасно – арабская лошадь не отставала, и они бок о бок взяли следующее препятствие.
Первоначальный интерес зрителей к поразительному обороту, который принимали скачки, уже давно превратился в страстное участие. На других всадников уже почти не обращали внимания; смотрели только на этих двоих, ожесточенно оспаривавших друг у друга победу. Все остальные отошли на задний план перед этим состязанием между всадником, признаваемым первым в кругу каирских спортсменов, и молодым иностранцем, которого почти никто не знал. Но именно эта неожиданность, неимоверная скорость, с которой он появился, доставили ему симпатии толпы – и аристократии на трибунах, и простонародья внизу; по мере продвижения его провожали бурными приветствиями.
Очевидно, Бернрид чувствовал, к кому относились приветствия, и не мог примириться с мыслью о возможности поражения. Его лицо побагровело, каждая жилка в нем дрожала от дикого возбуждения, и это возбуждение грозило стать для него роковым: вместе с самообладанием он утратил и власть над лошадью. Два всадника вихрем неслись вперед – Дарлинг мчался длинными, мощными прыжками, а рядом с ним легко, как птица, едва касаясь земли своими изящными копытцами, летела Фаида.
Наконец арабская лошадь опередила; рыжая отстала сначала на длину головы, потом больше, больше; она явно начинала уставать. Если Фаиде удастся первой взять последнее препятствие, победа будет предрешена…
Вероятно, эта мысль лишила Бернрида последних остатков рассудка и самообладания. Побледнев как полотно, стиснув зубы и напрягая каждый мускул, он, как безумный, хлестнул свою лошадь. С удил Дарлинга бежала пена, его бока трепетали, но он повиновался: сделал последнее отчаянное усилие и нагнал Фаиду; оба коня почти одновременно приготовились к