но это шло ему. Во всяком случае, молодой человек был тем, что в гостиных принято называть «интересным мужчиной».
– Я так устал от вчерашнего путешествия! – произнес он. – Пришлось так долго ехать из Берлина по железной дороге, потом еще три часа в экипаже. Это до смерти утомительно, и мои нервы не выдержали.
– Ты привез с собой и свои нервы, Максль? – спросил Гартмут. – По-видимому, ты стал вполне современным человеком. Дай-ка посмотреть на тебя! Ты, действительно, малость поосунулся.
– Господин майор! – негодующим тоном остановил его молодой человек.
– Ты сердишься? Может быть, господина художника и восходящего Рафаэля уже нельзя называть по имени?
– Пожалуйста! – Макс слегка поклонился, – старому другу моего брата я охотно позволяю подобную фамильярность.
– Ты позволяешь? Сердечно рад этому и немедленно воспользуюсь столь милостивым разрешением. Но ты свалился к нам как снег на голову; чему же мы обязаны честью видеть тебя? Что-нибудь случилось?
– О, нет, решительно ничего особенного! Я только чувствую потребность в отдыхе. Ты, конечно, не поймешь этого, Эрнст. Благодари Бога, что ты можешь спокойно сидеть в своем тихом Гейльсберге, не зная столичной сутолоки. Эта ежедневная мучительная борьба за существование, эта вечная травля!
– Неужели и тебе от нее достается? – насмешливо спросил майор. – А я-то думал, что это – удел твоего брата!
– Я скоро перестану обременять собой Эрнста, – с оскорбленным видом произнес молодой человек. – Я надеюсь, что очень скоро сам стану на ноги.
– Давно бы пора, Макс! – серьезно, но без малейшего упрека в тоне заметил старший брат. – Шесть лет я оплачивал все твои расходы в Берлине, что мне порой было очень нелегко, – ты ведь тратил очень много. Но я хотел дать тебе возможность совершенствоваться на свободе. Теперь дорога перед тобой открыта. Покажи, на что ты способен.
– Если бы только не было такой массы специалистов по этой части! – самым прозаичным тоном возразил Макс. – Теперь все стремятся к искусству, и для отдельных талантов совсем не остается места. Притом эта вечная зависть при малейшем успехе, а главное – критика с вечными придирками. Вообще, жалкое существование!
– Так вот как ты восторгаешься своим искусством! – сказал Эрнст, сдвинув брови.
– Восторгаешься! – Макс принял трагичный вид. – О, как скоро разучиваешься восторгаться! Искусство, слава – это, в сущности, химера. Осознавать это страшно, но, несомненно, это так. У меня вообще нет больше идеалов – их поглотила жизнь. Мне иногда кажется, что я – потухший кратер.
– Очень красиво сказано! – иронически произнес майор. – «Потухший кратер»… Красивое выражение, но, спрашивается, было ли там чему выгорать? А ты, Эрнст, что скажешь о своем брате с душой вулкана?
– Мы с Максом уже давно перестали понимать друг друга, – холодно ответил Раймар. – Мне только хотелось бы знать, как он думает добиться самостоятельности с подобными взглядами.
– Это выяснится