весь Волкояр сбежался к барской усадьбе, когда разнеслась весть, что Михаилу будут сечь, чтобы посмотреть, как «Давыдок будет не даваться». Но Давыдок обманул общие ожидания и позволил выпороть себя на обе корки ни за что, ни про что. А затем, по заведенному в Волкояре обычаю, отправился благодарить князя за науку.
– Ты, по крайней мере, знаешь ли, дурак, за что тебя пороли? – спросил князь.
– Никак нет… не могу знать… А только ежели пороли, стало быть, есть за что! Без вины пороть не будете…
Ответ Давыдка привел князя в восторг.
– Вот это слуга! – сказал он и наградил Михаилу десятью рублями.
С тех пор егерь стал его любимцем. Но в дворне этой поркой сильно возмущались и долго дразнили ею Давыдка.
– Черт, дьявол! как тебе не стыдно? – привязался к нему товарищ-егерь, – диви бы мы… Что ж? уж наше такое дело несчастное – холопское… А ты ведь, сказывают, вольный!..
И вот тут-то случился было грех. При слове «вольный» Давыдок вдруг побагровел, приподнялся с места и с размаха хвать егеря по уху. Беднягу после такого гостинца часа два приводили в чувство и еле-еле привели.
– Очумел ты, сатана? – попрекали Давыдка дворовые, – ни за что его порют, – молчит, товарищ словом обмолвился, – мало-мало не убил.
Давыдок оправдывался:
– А он зачем волею дразнится? Я за волю-то, может быть…
– Что Давыдок?
– Ничего, дурачок, много знать будешь, скоро состаришься.
После этого все в Волкояре порешили окончательно, что у Михаилы Давыдка есть на душе недобрая тайна и не трогать ее – и для него, и для других будет лучше.
Князь не слишком доверял своей избалованной дворне, в которой – он понимал хорошо – как ни щедро осыпал он ее своими милостями, не один человек носил на душе смертную обиду на него и жажду мести, хоть до ножевой расплаты. Однако вдвоем с Давыдком он спокойно уходил в глубь своих лесов, – и между барином и слугою оставались свидетелями только сосны да небо…
Михайло был стрелок замечательный, а местность знал как свои пять пальцев, открывая князю в собственных его владениях уголки, новые даже для Муфтеля – волкоярского сторожила.
– Должно быть ты, Михайло, у лешего на посылках был, – шутил князь.
– Нешто одни лешие в лесу живут? – отшучивался Михайло.
– И разбойники тоже…
– Ништо! – невозмутимо соглашался Михайло, не отвечая ни да ни нет на намек своего господина.
Одну лишь предосторожность соблюдал князь: на лесных тропах Давыдок шел впереди, а Александр Юрьевич сзади, готовый, при первом подозрительном движении егеря, пустить ему в спину пулю. Но с тех пор как князю случилось однажды сорваться с жердочки в болотную трясину и Михайло вытащил его, рискуя сам увязнуть, была оставлена и эта предосторожность. Князь убедился, что слуга его – раб честный и верный.
Раза два или три из-за страсти князя воображать себя каким-то средневековым феодалом-бандитом, атаманом шайки полурабов-полуразбойников,